Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жалмен прежде не слишком-то жаловал Отегена, относился к нему с пренебрежением. Но как раз Отеген ему и пригодится. Он должен прибрать парня к рукам, сделать своим верным слугой!.. Хм... Отеген уже становится джигитом, ветерок любовного вожделения щекочет ему ноздри... Но с девушками он неуклюж, не умеет ни шуткой перекинуться, ни поухаживать — только пожирает их жадным, похотливым взором. И верный способ затянуть его в сети — это посватать ему какую-нибудь красавицу. Если Жалмен этим займется, так парень наверняка окажется у него под сапогом! И не след это дело откладывать!
Обуянный нетерпением, Жалмен отправился к Садыку — сватать его дочь за Отегена.
9
Со дня приезда в аул Жиемурат лишь однажды смог побывать в районе.
Он зашел в местное отделение ГПУ, попросил ускорить следствие по делу об убийстве Айтжана. И порекомендовал Жалмена как человека, который способен оказать им непосредственную помощь. Кандидатура Жалмена, видимо, всех устраивала, в ГПУ пообещали, что будут поддерживать с батрачкомом тесную связь.
Когда Жиемурат, вернувшись и позвав к себе Жалмена, рассказал ему о переговорах в ГПУ, тот не стал скрывать своего удовлетворения:
— Молодец, правильно сделал! Уж я сил не пожалею, чтобы разоблачить подлого врага! Я сам поведу в ауле тайное расследование. Согласен?
Серкебай, присутствовавший при этой беседе, так и обмер — от страха и восхищения перед Жалменом.
А батрачком продолжал, горделиво выпятив грудь:
— Да если бы я был в ауле, когда убили нашего Айтжана, так негодяи не ушли бы далеко! Я бы насыпал им соли на ступни!
И он, вздохнув огорченно, добавил:
— Жаль — опоздал!
— Нет, Жалеке, еще не поздно, — сказал Жиемурат. — Уверен, мы еще нападем на след бандитов. Разыщем их — хоть под землей! В этом, запомни, я крепко на тебя надеюсь.
Жалмена распирало от радости и спеси, он был доволен тем, как сыграл свою роль. Еще бы: добился у Жиемурата полного и безусловного доверия!
С трудом оторвав от кошмы свое грузное тело, Жалмен тяжело поднялся и, распрощавшись с Жиемуратом и Серкебаем, поспешил к суфи[12] Калмену.
Он застал суфи дома. Тот сразу смекнул, что Жалмен явился к нему неспроста. А по тому, как батрачком по-хозяйски разлегся на подушках и с какой жадностью съел лепешку, схватив ее с дастархана, суфи догадался, что Жалмен успешно справился с каким-то делом и полон самодовольства.
Оглаживая свою густую черную бороду, суфи спросил:
— Какие новости, сын мой?
— Отличные, ага! — Жалмен проглотил непрожеванный кусок лепешки, икнул. — Мне здорово повезло. Я нынче на самом лучшем счету у районного представителя. Он мне во всем доверяет. И ежели теперь кто надумает встать у меня на дороге, — он угрожающе нахмурился, — так я его мигом сровняю с землей!
— Дай-то бог, сын мой! — суфи молитвенно возвел глаза к потолку. — Уж мы на тебя надеемся, потому только и живы, что держимся за твой подол. Аллах не оставит своей заботой человека, преданного ему, не забывающего повторять «калиму». Все же, сын мой, я опасаюсь твоего Жиемурата. У таких, как он, нюх тонкий. Не лучше ли совсем от него избавиться?
— Нет, ага, это было бы неосторожно. Подумай сам: вчера Айтжан был убит, потом — Жиемурат. Это всполошило бы районные власти. И кому бы больше всего досталось? Активистам. И, в первую голову, мне. Уж за нас бы крепко взялись, не сомневайся! А сейчас нам надо об одном позаботиться: чтобы закрытый котел так и остался закрытым. Разумеешь, о чем говорю? Тут еще такое дело... В ГПУ — слава Жиемурату! — на меня полагаются в расследовании убийства Айтжана. Так что стоит мне только на кого навести подозрения, так его тут же и схватят. Уяснил, что нам это дает? Мы можем убрать с дороги любого, кто будет нам мешать!
— Не «выдать» ли тебе Темирбека?
— Исключено, ага. Против него никаких улик: в тот день он был на заседании в райсовете. Да и Жиемурат верит ему, как самому себе. Или... хм... как мне. Мы с Темирбеком вне подозрений.
— Значит, нужны улики? Тогда не стоит с этим торопиться. Если ты укажешь на кого-нибудь без достаточных оснований, так на тебя же станут косо смотреть. Еще, не дай бог, лишишься доверия, завоеванного с таким трудом. Надо последить за людьми — кто для нас опасней... И вырыть ему яму, в которую он наверняка рухнул бы!
— Точно!.. И тогда пусть попробуют оскалить на нас зубы!
— Все-таки... как с Жиемуратом?.. Ведь если оставить его в живых, так он будет добиваться своего — и, не ровен час, добьется?!
— Не добьется. Потому что мы этого не допустим! Мы будем чинить ему помехи — и когда в районе увидят, что он не справляется с порученным ему делом, то его отзовут и накажут.
Суфи задумался, прикрыв глаза, казалось, он дремал.
Жалмен, пошарив глазами по юрте и узрев кувшин с молоком, попросил налить ему в миску: одними лепешками он не насытился. Наполняя миску густым кислым молоком, суфи проникновенно сказал:
— Борода у меня черная — а душа перед тобой и перед исламом бела, как это молоко. Верь в мою преданность тебе и нашему делу!
Жалмен, однако, не склонен был до конца доверять суфи. Это был человек хитрый, приглядчивый, осторожный. Жалмен и зашел-то к нему, чтобы лишний раз продемонстрировать уверенность в своих силах, прочность своего положения, все растущего авторитета и этим подбодрить суфи, вдохнуть в него веру в успех задуманного.
Перед уходом он твердо заявил:
— Тебе не о чем волноваться, суфи-ага. Сейчас нам нелегко приходится, ничего, как-нибудь переживем. Не за горами время, когда сбудутся наши чаяния, и мы окажемся на коне! Ежели будет на то воля аллаха — скоро мы подомнем под себя этот аул, возьмем вожжи в свои руки!
* * *
В район
