Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жиемурат пообещал Багрову, что сам примет над ними шефство. И тотчас по приезде в аул начал заниматься с обоими.
Айхан оказалась способной ученицей, она на лету схватывала все, что говорил Жиемурат.
Но и Дарменбай старался от нее не отставать: в нем взыграло самолюбие джигита.
Как-то вечером все трое сидели в комнате Жиемурата. Дарменбай отвечал вчерашний урок. Бедняга, видно, плохо его выучил, запинался, мямлил что-то невразумительное, и Айхан то и дело прикрывала ладонью рот, пряча улыбку.
Жиемурат, хотя и его тянуло улыбнуться, сохранял серьезность, слушал Дарменбая спокойно, не горячась, не сердясь. Так же сдержанно он приступил к объяснению следующего урока. Терпеливо, по нескольку раз он втолковывал, как называется та или иная буква, а потом заставлял Дарменбая повторять эти названия и выводить буквы на бумаге. После этого его подшефные должны были из только что выученных букв составлять слова.
Когда Жиемурат замечал, что ученики его устали, он давал им передышку. Правда, делал он это в основном из-за Дарменбая. Айхан занималась в охотку, быстро все запоминала, прилежно переписывала то, что писал Жиемурат.
Дарменбай же, уже вскоре после начала урока, принимался каждую минуту переспрашивать Жиемурата, у него вылетало из головы даже то, о чем только что говорилось.
Вот и сегодня по всему было видно, что Дарменбая сморила усталость. Он, правда, крепился, старался не выдать себя, во все глаза смотрел на Жиемурата, но на вопросы отвечал сбивчиво, и лоб его был в испарине. Жиемурат, бросив на него понимающий взгляд, предложил:
— А не подышать ли нам свежим воздухом? Прогуляемся, Дареке?
Дарменбая не нужно было упрашивать.
Айхан осталась дома, а Жиемурат с Дарменбаем вышли на улицу. Во дворе Жиемурат обратил внимание на турангиль — старый, сгорбленный, с искривленными ветвями. Он и прежде замечал это дерево, но проходил мимо, не особенно к нему приглядываясь. А сейчас подумал:
«Ничего не скажешь, хозяйственный мужик Серкебай. И дальновидный. Хоть дерево и старое, а он его оставил. Пока подрастут молодые деревья — можно укрываться от солнца в тени старика турангиля».
Они поднялись на береговую дамбу большого арыка, рассекающего аул надвое. Отсюда аул был виден как на ладони. От густого леса, на опушке которого он находился, веяло знобким ветерком. Шевелились редкие, последние листья на причудливо переплетенных ветвях турангилей. Поздняя осень...
Дарменбай исподволь наблюдал за Жиемуратом. Тот стоял выпрямившись, чуть выставив грудь: стройный, сухощавый, плечистый. Лицо смуглое с широким открытым лбом и прямым носом. Густые черные брови, нависавшие над глазами, делали его строгим. Улыбался он лишь уголками губ, но при этом все лицо светлело, становилось мягким, добрым.
Почувствовав на себе взгляд Дарменбая, Жиемурат посмотрел на него в упор, и тот, не выдержав, отвернулся и с каким-то ожесточением, злясь на самого себя, пнул попавшийся под ногу сухой пень. Ох, какой пронзительный, грозный взор у этого человека — невольно хочется отвести глаза!
Жиемурат, достав из кармана папиросу, жадно затянувшись, подставил лицо ветру:
— Добрый ветерок! — улыбчиво щурясь, он кивнул на крестьянина, провеивавшего на хирмане зерно. — Видишь, хорошие хозяева не теряют даром времени. Для них и ветер — помощник.
Складки на его лице разгладились, глаза потеплели. Он тронул Дарменбая за локоть, предлагая продолжить путь; они сошли с дамбы и двинулись по направлению к хирману, где трудился, вкупе с ветром, крестьянин. Долгое время оба молчали.
Затянувшуюся паузу нарушил Дарменбай:
— А знаешь, Жиеке, какой шум подняла вчера моя женушка?
— Из-за чего же?
— А все из-за этой... из-за учебы.
— Хм... Может, были какие другие причины?
— Да нет. Понимаешь, вбила себе в дурную голову, будто я, коли уж уеду в город, так домой больше не ворочусь. Ну, спутаюсь там с какой красоткой на высоких каблуках.
В глазах Жиемурата мелькнули веселые искорки:
— Так она у тебя ревнивая?
— Ого! За каждым моим шагом глядит.
— А ты не обращай на ее слова внимания. Мало ли что женщина сгоряча может нагородить! Их только слушай... Погоди-ка, Дареке... Ты вот сказал: вбила себе в голову. А может, кто другой решил ее попугать? Чтобы задержать тебя в ауле?
— Н-не знаю... Она и сама у меня хороша: попадет ей вожжа под хвост, так только держись!.. Ух, баба!
За разговором они и не заметили, как очутились возле хирмана с усердным крестьянином. Он уже сметал в кучу провеянное, алое, как кровь, просо.
Это был старик, с седыми волосами, в которых запуталась солома, с серым от пыли, усталым лицом.
— Ассалаума алейкум, Омирбек-ага! — с уважением приветствовал его Дарменбай.
Жиемурат тоже почтительно поздоровался со стариком, о котором уже много слышал.
Омирбек выпрямился, рукавом вытер запыленные веки и лоб:
— Хау, рад вас видеть. Проходите, братцы, не стесняйтесь.
— Удачи вашему хирману! — пожелал, по старому обычаю, Жиемурат.
— Да сбудутся твои слова! — ответил Омирбек. Бросив на солому свой гурек — деревянную лопату, он подошел поближе к Жиемурату и, еще раз обмахнув лицо рукавом, выжидательно уставился на него.
— Как здоровье, ага? — спросил Жиемурат. — Как женге, дети? Все живы-здоровы?
— Спасибо, сынок. Пока все слава богу.
— А как полагаете, Омирбек-ага, проса вам на зиму хватит?
Старику по душе пришлась и вежливость незнакомого джигита, и то, как он заботливо интересовался его семьей, его делами и будущим.
— Рад вашему приходу, дорогие, от души рад, — повторил он и жестом пригласил их сесть. — Присядьте, отдохните. Что-то и я малость притомился.
Он кряхтя уселся прямо на земле. Жиемурат, расположившись возле, изучающе разглядывал старика. Годы согнули его, выбелили волосы, опутали лицо морщинами, по всему угадывалось, что позади у этого человека — тяжкая жизнь неутомимого работяги, и однако же весь он светился радушием, доверчивостью, добротой.
Судя по открытому взгляду и по тому, с какой
