Голоса - Борис Сергеевич Гречин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Марта приложила палец к губам.
«Там живёт моя подруга, которую я уже целый год не видела, — пояснила она. — Близкая, настоящая. Она старше меня на два года, вернулась в родной город, когда закончила вуз. Мне просто надо кому-то выплакаться: это обычное, человеческое, это пройдёт. Не провожай меня! Пожалуйста… И не смотри на меня так: у меня всё сердце переворачивается, ещё немного, и я останусь. Но только я не останусь, милый: я уже пообещала, что не встану у той, другой, на пути. Я не могу нарушить обещания, это бесчестно».
Открылась и снова закрылась дверь купе.
Нет нужды говорить, что Марта забыла свой чемодан. Или, кто знает, оставила сознательно: бывают времена, когда совсем не до чемоданов. Я сумел ей после его вернуть, но это, как говорится, уже другая история.
[31]
— Марта ушла, — рассказывал Андрей Михайлович. — Не знаю уж, действительно ли в райцентре у неё жила близкая подруга или она сочинила эту подругу из сострадания ко мне. Да и то: как бы ей было находиться рядом после разрыва помолвки? Борис и Марк тоже не вернулись в купе вплоть до самого прибытия поезда на конечную станцию. Они путешествовали налегке и, в отличие от неё, не оставили в купе никаких вещей.
Не знаю, сколько я сидел в полном остолбенении, совершенно один. Только что случившееся проворачивалось перед моими глазами снова и снова. Какое белое, неживое лицо! Как душно было в этом купе, какая невыносимая, давящая тяжесть в груди!
Помню, что нечаянно, даже не заметив этого, я сжал свой указательный палец зубами, а после, обнаружив следы на нём, некоторое время рассматривал их с любопытством, будто именно эти следы могли мне дать какую-то разгадку или представляли собой Бог весть какое интересное зрелище. Вот ведь и она моего начальника тоже укусила за палец…
Так продолжалось, наверное, четверть часа. Поезд успел остановиться на предпоследней станции, а Марта — сойти с него. Тут, наконец, некто светлый посетил мои мысли. Я понял, чтó нужно сделать — и вот уже набирал номер Лизы.
«Элла, — заговорил я в трубку, даже не дав ей времени меня поприветствовать, — пожалуйста, слушай очень внимательно. Матильда сошла с поезда в…» (Я назвал город.) «Позвони цесаревичу и заклинай его всем, что только есть святого на земле, чтобы он, если ещё не там, немедленно ехал туда и разыскал её. Номер телефона Матильды я пришлю тебе сейчас же».
«Что случилось? — испуганно уточнила девушка. — Вы поссорились?»
«Нет: она решила отойти в сторону, чтобы не стоять на дороге у Аликс, — пояснил я. — Как и сто двадцать лет назад, или сколько там прошло… Прямо сейчас я бы не терял ни минуты. Ты сумеешь?»
«Я поняла, и я всё исполню как нужно, — пообещала мне тётя Элла. — Если не дозвонюсь ему, поеду сама».
«Спасибо, но лучше бы именно ему… Когда ты всё сделаешь, ты… смогла бы написать и прислать мне молитву? — попросил я внезапно. — Молитву о тех, кто причиняет другим боль без всякой своей вины? И за тех, кому её причиняют, тоже?»
«Я попробую, Ники, — ответила собеседница. — Верь мне, я всё сделаю».
И она сдержала слово. Поезд уже подходил к нашему городу, когда у меня на телефоне оказалась её молитва.
[32]
Молитва о причиняющих боль
Господи Боже наш!
Жизнь нельзя прожить без боли.
Весь Твой чудный мир, который Ты оставил нам,
мы превратили в клубок боли,
пульсирующий раскалённый шар.
Дай нам мудрости никогда не причинять ненужной боли.
Пошли нам корпии и бинтов, чтобы перевязать чужие раны.
Дай нам быстрого раскаяния в той боли, которую мы причинили без всякой необходимости.
Дай нам твёрдости руки хирурга приносить боль ради чужого блага.
Дай нам мужества переносить нашу собственную.
Дай нам величайшей любви принимать на себя боль ради чужого счастья
и величайшего смирения склоняться перед чужой жертвой.
В Твои мудрые руки мы предаём себя
и знаем, что они не причинят нам никакой ненужной боли.
Мы примем счастье и страдание, радость и боль -
— всё, что исходит от Тебя.
Пусть мы станем мудрее с каждой новой болью
и не оглупеем от каждой новой радости.
Позволь нам быть мудрым лекарем там, где это необходимо,
и сестрой милосердия там, где это возможно.
За всё благодарим Тебя!
Аминь.
Глава 9
[1]
Дорогой неизвестный мне автор,
Сердечно благодарю Вас за Ваши два «фрагмента». Они пробудили память о моей короткой юности, которая кажется уже такой далёкой… Из своих умственных четырнадцати лет я почти сразу шагнула в двадцать один. Не совсем сразу, правда: у меня был тот апрель. Короткий, но для православной матушки вполне достаточный.
Обе ваших «версии» написаны вполне целомудренно и почти лестно для меня, обе они недалеки от правды. Мой совет: сохраните их обе.
Даже на расстоянии и не видя Вас, я чувствую Ваше внимание и любовь к Вашим героям. Немного странно — ощущать себя героиней романа. Ничего выдающегося, что это оправдало бы, я не совершила… Вы думаете по-другому? Ну, конечно. Поставила бы «улыбочку», если бы наш бывший государь не отучил нас от этих знаков куцей мысли.
Я рассказала о том, что Вы делаете, Лизе, которая осталась моей близкой подругой. (Надеюсь, Вы не в обиде.) Она — другим, и теперь Ваш роман заинтересовал бывших «могилёвцев». Мы хотим с Вами познакомиться. Учитывая, что наступающий день рождения А. М. приходится на воскресенье, может быть, у нас это и получится. В Вас тоже есть какая-то историческая жилка. Люди с этой жилкой не обязательно умнее или добрее прочих и не обязательно счастливей, но они способны не пропускать кое-что важное… Только не убегайте завтра слишком рано!
Марта Орешкина
[2]
Вокруг дома Андрея Михайловича совершились любопытные изменения. На участке стоял автомобиль. Была снята деревянная крышка с некоей деревянной формы размером метр на метр и сантиметров тридцать высотой, которую я раньше отчего-то считал законсервированной клумбой — она оказалась детской песочницей. В песочнице деловито строила целый замок из мокрого песка, поливая его при необходимости из ведёрка, серьёзная девочка лет четырёх-пяти. Сам Могилёв сидел рядом в кресле-шезлонге, прикрыв глаза: он напоминал немолодого кота, греющегося
