Мишель Фуко в Долине Смерти. Как великий французский философ триповал в Калифорнии - Симеон Уэйд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Следуя его инструкциям, он смочил кончик пальца, потом прижал субстанцию к нижним зубам и с шумом сделал глотательное движение. Затем мы все втроем прогулялись дальше по Артистс-Паллет, холмы которого переливались разными цветами в лучах заходящего солнца, создавая картинку, напоминавшую мозаику, видимую в трубе калейдоскопа.
Пока мы спускались по насыпи на дно каньона, Мишель молчал, словно погруженный в свои мысли. Майкл нес свою маленькую черную сумку, содержавшую все необходимое, чтобы наше путешествие прошло без проблем. Оказавшись внизу, мы пошли дальше по узкой тропинке, лавировавшей между огромными камнями, порой нависавшими прямо над нами.
– Сколько времени пройдет, прежде чем снадобье начнет действовать? – поинтересовался Мишель.
– От двадцати до тридцати минут, – ответил Майкл. – Однако мы прибавим ему силы с помощью травы и ликера.
Добравшись до трещины между оранжевым и пурпурным холмами, мы расположились на гравии. Майкл зажег трубку. Он уверил Фуко, что несколько затяжек помогут ему достичь более высокого состояния сознания.
Затем Майкл открыл свою сумку и выудил из нее три пластиковых стаканчика и бутылку ликера Гран-Маньер. Я тем временем достал из пачки дорогую сигарету с золотым ободком и разделил ее с Майклом, поскольку Фуко не курил табак. Скоро мы оказались в окружении приятнейших ароматов.
Мишель удобно устроился в расщелине между двумя холмами голубовато-зеленого цвета. В его глазах пряталась тревога, он молчал и выглядел слегка растерянным. Мое беспокойство относительно его робости немного уменьшилось, когда он рьяно потянулся за трубкой, сделал долгую затяжку, а потом передал ее дальше с ухмылкой как у Чеширского кота.
– Во Франции трудно достать чистые наркотики, – сказал он, медленно потягивая свой ликер и очевидно имея в виду наш обладавший соответствующими свойствами эликсир. – Даже приличное зелье, сделанное у нас, попадает в Америку. Я не понимаю этого. Нельзя сказать, что у меня не было возможности попробовать всевозможные вещи во Франции. Мне приходилось бывать на вечеринках, где даже предлагали ЛСД, но, как я уже говорил, мой любовник отказался за нас обоих. Возможно он против галлюциногенов, поскольку у него свое образное отношение к своему телу. В сущности, мы ведь и есть наши тела!
Он помолчал какое-то мгновение, а потом добавил:
– Помимо прочего.
«Вот оно, – подумал я. – Сказанное сейчас Фуко – подлинная революция сознания. Все другие философы на Западе начинали и закачивали разумом и идеями. Для него же главнее всего тело и сила дискурса».
– Я сейчас пишу книгу о теле, – признался Фуко.
– Мне не терпится прочитать ее, – сказал я. – С таким определением человеческой природы вы не оставили камня на камне от всей западной философской традиции. Со времени моего первого путешествия в Долину Смерти я не переставал спрашивать себя, почему, начиная с Платона, философы и теологи последовательно хулили тело и прославляли дух.
Фуко, судя по всему, согласился с моей оценкой, но не стремился развивать эту тему далее. Очевидно, он просто не хотел разговаривать о философии. Мишель и Майкл разбрелись в разные стороны, изучая все вокруг, время от времени они останавливались, чтобы внимательно рассмотреть гальку, лежавшую на земле, порой кто-то из них влезал на какую-нибудь миниатюрную горку, чтобы окинуть взглядом ту или другую вершину, возвышавшуюся вдалеке на фоне темно-синего горизонта. Раскрашенные в яркие цвета слои стенок каньона, они изгибались подобно волнам и постоянно меняли свою толщину.
Я предложил Фуко вместе со мной подняться на выступ, расположенный в ста футах над нижним уровнем пустыни, откуда на нее открывался прекрасный вид. Он вскарабкался по крутому склону с ловкостью акробата. На горизонте прямо перед нами пик Телескоп буравил своей вершиной небо, с которого солнце заливало своим светом долину, раскинувшуюся на двенадцать тысяч футов ниже ее. Майкл расположился на находившемся по соседству холме и включил портативный магнитофон. Пока мы смотрели на тени, вытянувшиеся через равнины, образовавшиеся на местах высохших озер, звуки композиции Чарльза Айвза «Три места в новой Англии» эхом гуляли между стенами каньона. Я и Фуко начали громко смеяться, когда они обрушились на нас, пока мы глазели на солончаки, блестевшие как глазурь на свадебном торте.
– Знаете, – сказал Фуко. – Жене предпочитает смех сексу.
Его признание выглядело так забавно, при мысли о том, сколь важную роль сексуальная тема играет в творчестве этого великого писателя, что мы развеселились еще больше. Тем временем расположенная перед нами гора прямо у нас на глазах приняла очертания пирамиды майя.
– Как по-вашему, в какое-то другое время, в какую-то иную эпоху люди воспринимали землю так, как мы делаем сейчас? – спросил я Фуко.
– Нет, – ответил он уверенно. – Никогда ранее в истории никто не видел ее в таком обличии, как она теперь предстала перед нами.
После того как мы еще немного побродили по горам, Майкл дал знак, что пора возвращаться.
– Уезжать! – воскликнул Фуко удивленно. – Как мы можем покинуть такую красоту? Что мешает нам не остаться здесь? Я не могу представить себе более прекрасного места.
В конце концов, Майкл уговорил его. Мы спустились вниз по извивавшейся змеей тропинке, окруженной величавыми валунами, напоминавшими скульптуры Генри Мура. Я обернулся назад, чтобы посмотреть, как чувствовал себя Мишель. Он медленно плелся, касаясь руками шершавой поверхности камней. Я громко процитировал слова Гераклита: «Куче мусора, наудачу высыпанного, подобен самый прекрасный космос!» Он улыбнулся. Добравшись до парковочной площадки, мы все не удержались и, обернувшись, долго смотрели назад на восхитительный пейзаж, чьи краски уже начали меркнуть под воздействием сумерек.
Забриски-Пойнт
Мы медленно ехали по Артистс-драйв, и у меня создалось впечатление, словно я оказался в гроте с картины Леонардо «Мадонна в скалах». Все стало ясным и понятным. Мои ощущения обострились неимоверно, разум уподобился многофункциональному прибору. Я мог говорить, думать, желать, слышать, видеть, мечтать одновременно, мне открылись самые потаенные уголки памяти, недоступные обычно. Я чувствовал себя совершенством, невообразимый восторг охватил меня.
Миновав пустынные горы целыми и невредимыми и добравшись до шоссе 178, мы с облегчением перевели дух и, остановившись на какое-то мгновение, постарались насытить легкие прохладным воздухом, дувшим со стороны солончаков, а потом повернули направо и поехали на север. Сидевший за рулем Майкл особо не гнал, позволив нам насладиться видом горы Машрум.
Мы проехали Золотой каньон, стены которого местами блестели в лучах заходящего солнца, а слева от нас осталось Девилс-Голф-Корс, большое соляное месторождение, на спутниковых снимках напоминающее покрытый льдом город. Наша дорога шла вдоль впадины Бэдуотер, глубина которой в каком-то месте достигает триста футов ниже уровня моря, что делает его самой низкой точкой Северной
