Мишель Фуко в Долине Смерти. Как великий французский философ триповал в Калифорнии - Симеон Уэйд

– Хотелось бы верить, – ответил Фуко мечтательно.

– Как вы думаете, никто в прошлом не проводил эксперименты подобные нашему сегодняшнему? В любом случае ведь Джон Аллегро доказал, что начиная с шумеров и до наших дней многие общества использовали красный мухомор, который является одной из разновидностей эликсира.

Фуко снова уверил меня, что мы действуем иначе и что никто ранее не устраивал ничего такого.

– Дюшан считал, – сказал я, – что после сильных переживаний галюциногенные грибы и растения подобного рода надо использовать столь же осторожно, как ликеры.

– До меня наконец дошел смысл книги Лаури «У подножия вулкана», – заявил Фуко. – Мескаль консула играл роль наркотика и изменял его восприятие действительности подобно галлюциногену. Единственное, с чем я могу сравнить наш опыт, что касается ранее происходившего в моей жизни, так это с сексом с незнакомцем. Контакт с абсолютно чужим телом, вызывает такой же эмоциональный подъем, как я испытываю сейчас.

Он встал на ноги и отошел на несколько ярдов в сторону, чтобы лечь вдоль ограждения.

– Майкл, – спросил он оттуда, – почему вы не привезли ничего из вашей собственной музыки, чтобы проиграть нам?

– У меня с собой есть одна короткая запись, – ответил Майкл. Он сходил к машине и вернулся со своей «Прелюдией на тему Баха». Поднялся ветер, и автомобиль начал слегка качаться.

– Почему ты продолжаешь открывать двери машины, Симеон? – спросил Майкл с мольбой в голосе. – Я закрываю их, а потом ты идешь и открываешь снова. Ты же посадишь аккумулятор.

– Чтобы в ней горел свет, – сказал я. – Сейчас ведь темно и сильный ветер.

– Кстати, как вы думаете, у нас не будет неприятных последствий от того, что здесь наверху так дует? – добавил я, обращаясь к Фуко и надеясь на поддержку с его стороны.

– Не беспокойтесь, – ответил он. – Такой ветер слабый и теплый для меня.

После довольно долгого молчания мы перебрались ближе к Мишелю.

– Я очень счастлив, – сказал он нам с мокрыми от слез глазами. – Этой ночью я смог посмотреть свежим взглядом на себя. И сейчас я понимаю мою сексуальность. Все, похоже, начинается с моей сестры. Нам снова нужно вернуться домой.

Затем он повторил последнее утверждение.

– Нам снова нужно вернуться домой.

– Я был неправ, – сказал я, – использовав слово «мистика» для описания этого эксперимента.

Фуко согласился.

– Вы думаете, это событие повлияет на ваше творчество? – спросил я.

– Определенно, – ответил он.

– У вас возникли какие-то философские идеи сейчас? – поинтересовался я.

– Нет, честно говоря. Я не проводил последние часы, размышляя над какими-то концепциями. Это был не философский эксперимент для меня, а нечто совсем иное.

Майкл предложил вернуться в отель и немного отдохнуть.

– Как хотите, – сказал Мишель. – Я могу провести остаток ночи здесь, но готов отправиться в дорогу, когда вы с Симеоном только пожелаете.

Дантес-Вью

Когда мы вернулись на ранчо Фернес-Крик, Фуко принял душ и немного вздремнул в своих светло-красных жокейских шортах. Я вышел на улицу и, не придумав ничего умнее, занялся подготовкой своей вступительной речи к назначенной на вечер лекции Фуко в Клермонте. Майкл учил японский язык.

За завтраком несколько часов спустя я спросил Фуко, как он мог бы объяснить появление гениев в истории.

– Паскаль, Гельдерлин, например, откуда они берутся?

– История не двигается таким образом, – сказал Фуко и указательным пальцем нарисовал в воздухе прямую линию. – Она двигается так.

Палец задергался беспорядочно. Наблюдая за ним, мне чуть ли не поверилось, что отныне закончилась некая историческая эпоха, поскольку у меня на глазах Мишель Фуко опроверг постулат Спенсера о неуклонном прогрессивном развитии человечества.

Мы вернулись в Забриски-Пойнт, чтобы посмотреть там все при дневном свете, и еще находились под действием кислоты, но, конечно, пиковый период уже прошел. Я фотографировал, а Фуко был очень общителен. Он много улыбался. Затем мы снова отправились в дорогу и, воспользовавшись шоссе 190, миновали Каньон двадцати мулов и добрались до поворота на Дантес-Вью, откуда нам осталось проехать примерно двадцать миль. И я подумал, что этой смотровой площадке дали такое название, поскольку вид, открывавшийся с нее, напоминал пейзажи, изображенные на иллюстрациях Гюстава Доре к книге Данте «Божественная комедия».

Если не считать креозотовых кустов и кустов эриогонума, кое-где видневшихся на склонах, резко спускавшихся к солончакам, расположенным на расстоянии пяти тысяч футов под нами, нас окружало царство абсолютно голых камней и пиков. На западе со стороны Тихого океана виднелось семь или даже более горных хребтов, включая Сьерра-Неваду с ее остроконечными вершинами. А если посмотреть на восток в направлении Аризоны, взгляд сразу упирался в огромную пустыню, кое-где утыканную холмами и погасшими вулканами. Этот пейзаж сильно напоминал одну известную картину Альдорфера, если, конечно, убрать с нее все признаки жизни.

Мишель и я направились по узкой тропинке к небольшой площадке, расположенной на краю утеса, нависавшего над долиной. Она тоже вполне подошла бы для орлиного гнезда, поскольку находилась в очень укромном и труднодоступном месте. Фуко, казалось, не знал страха, и настоял, чтобы мы подошли к самому краю, где при любом неверном движении нам обоим ничего не стоило свалиться прямо в пропасть.

Здесь наконец я смог попрактиковаться в умении хранить молчание. Целый час мы просидели бок о бок, слушая ветер, к которому время от времени примешивались крики птиц. Фуко всматривался в бездну, находившуюся внизу. Потом его взгляд поднимался к горам, которые, казалось, разговаривали с ним. Какое-то время он фокусировался на широкой полосе солончаков, блестевших вдалеке подобно поверхности покрытого льдом озера, но порой, казалось, смотрел в никуда.

Его явно потрясло увиденное, хотя ему каким-то чудом удавалось сохранять непроницаемую мину. Когда мы поднялись, собираясь отправиться в обратный путь, я только и смог промямлить, пытаясь выразить свои эмоции:

– О, как хорош тот новый мир…[8]

Мишель посмотрел мне прямо в глаза и, словно в трансе, побрел назад. А мне не оставалось ничего иного, как закончить цитату из «Бури» Шекспира»:

– Где есть такие люди![9]

Когда мы добрались до машины, Майкл нежился на солнце, читая «Четыре квартета» Т. С. Элиота и слушая цикл из пяти пьес Пьера Булеза «Складка за складкой». Смотря на его обнаженное тело, я подумал, что он идеально смотрелся бы на картине Макфилда Пэрриша на фоне голубого неба.

– Это моя любимая музыка, – сказал Мишель Майклу, когда мы подошли к машине. – Вам знаком «Молоток без мастера» Булеза?

– Мне приходилось слышать его пару раз, но я только начинаю по достоинству ценить этого композитора, – ответил Майкл.

– На самом деле мне бы очень хотелось, чтобы вы учились у него в Париже, – сказал Мишель.

– Я знаю, это совпадает с моим желанием, – ответил Майкл. – Вы читали «Четыре квартета»?

– Нет, – признался Мишель.

– Возможно, когда мы окажемся дома, у нас найдется время послушать запись, где Элиот сам