Ханидо и Халерха - Курилов Семен

Сразу же выпугнув из-за полога младшую из трех своих жен, которая после обеда голенькой млела под меховым одеялом, а теперь успела одеться, Кака дождался, пока шаги ее стихли, и вдруг ощерился на Куриля, как волк на собаку или как собака на волка:

— А теперь я хочу знать, чем я еще должен тебе заплатить?

Было ясно, что шаман очнулся и овладел собой. Но он не овладел своими чувствами — не сумел прикрыть ненависти к Курилю. И вот тут случилось неожиданное. Пурама, не размахиваясь, ткнул кулаком в разрисованную наколкой скулу шамана. Удар или был чересчур сильный или чересчур неожиданный — только Кака передернулся, взмахнул рукой и грохнулся наземь. Падая, он успел схватиться за ремень сускарала, вся яранга вздрогнула, вода из чайника выплеснулась на притухший костер, и пар вместе с пеплом тучей шарахнулся вверх.

— Сирайкан, меркешкин, суолоча! — подскочил к Каке Пурама, ругаясь на трех языках. О, бывалый охотник хорошо знал, что даже зверь может притвориться убитым и сорвать когтями череп зеваке. Поэтому он занес ногу для удара в лицо: — Он еще собирается с нами тягаться! Кто два года ездил к Нявалу и грабил его? Кто брал песцов ни за что — за молчание? Ты! Кто душил арканом Косчэ? Ты! Кто ограбил Мельгайвача? Ты! Кто хотел забить до смерти сироту Пайпэткэ? Кто заманил вот в этот вонючий тордох жену Ниникая и пытался ее изнасиловать? Ты, ты, меркешкин, разбойник с бубном!

Если бы Пураму не оттолкнул Куриль — быть бы шаману с этого дня или совсем косым, или уродом с переломанным носом.

— Н-ну? — спросил Куриль. — Ты согласен дальше пакостить мне? Или нет? Если я сейчас разозлюсь, то тебя ждет не тюрьма, а пуля. Я еще могу рассказать, что ты клятвопреступник, что ставишь подножку людям, которые выполняют волю царя. Ты мутишь народ против бога и против веры, а значит, и против царя! Не выкрутиться тебе, Кака. Если даже всех оленей своих захочешь отдать, и то не спасешься: слышал, исправник сказал — олени царю не нужны… Я уеду сейчас — и конец тебе навсегда.

— Неужели убьешь меня? — приподнял Кака голову. Он сидел возле потухшего очага. Между ним и Курилем качался туда-сюда чайник. На разрисованной скуле шамана горел четкий след от кулака Пурамы.

— Убью? — громко переспросил Куриль. — Тебя? Значит, ты не шаман, если спрашиваешь. Если шаман, то выгони нас отсюда, усыпи, заставь делать по-твоему! Не сумеешь. А Токио бы сумел… Ты не шаман. За бубен взялся, чтобы спокойно грабить и подлости делать.

— Ты тоже прикрываешься именем бога, — огрызнулся Кака. — Табун выиграл именем бога, обещал отдать его на строительство церкви, а сам присвоил его…

— Я в хлопотах за бога Христа потерял больше, чем этот табун! — тоже огрызнулся Куриль. — И потом — я не присвоил, меня царь наградил им — бумага об этом есть у меня!

— Э, бумага… Скажи, Куриль, что такое тюрьма? Темный дом?

— Да. Из камня. Свет туда не впускают ни днем ни ночью. Есть дают муку, размешанную в воде. И так все время кормят. А еще в тюрьме мужчин превращают в женщин…

— Как это?

— Так. Мужик с мужиком живет.

— Кок-кай… — протянул чукча. — Это лучше сгнить в тундре.

— Тебе долго сидеть в тюрьме, думаю, не придется. Слышал — война? Пошлют на войну, заставят в германцев стрелять, а потом тебя все равно германцы убьют. Вот там и сгниешь.

Кака закряхтел, поднялся на ноги.

— Хватит пугать, — сказал он серьезно. — Что сделать я должен, чтобы мы помирились?

— Сперва объедешь улурские стойбища и чукотские, ближние к нам. Говорить будешь людям, что слух о Косчэ — глупый. Мол, ссорился ты со мной и потому болтал что не надо, что испытывал мою веру — как хочешь. Согласен? На Малое Улуро поедешь. Сегодня.

— Нам, может, чаю попить? — предложил Кака вместо ответа. Радости в его голосе не было, но он соглашался. — Оставайтесь тут ночевать. Если что — жен могу позвать на ночь…

— Ага, зови — которым лет по восемьдесят… Но ты не думай, что объедешь стойбища — и откупишься. Это не только мне, но и тебе нужно. Если люди узнают, что ты арканом, насилием принуждаешь брать в руки бубен, то ты пропал как шаман. Верно я говорю? Или нет?

— Не верно! — зло сказал вместо Каки Пурама. — Нечего ему думать, что он шаманом останется. Мы ему все равно спокойно спать не дадим.

— Кто пытался вмешиваться в мои дела — все сворачивали с дороги! — сказал с намеком на Ниникая Куриль. — Тридцать песцовых шкур привезешь мне, Кака. Тридцать. И самых лучших…

— О-ой, — скособочился, будто от страшной боли, шаман. Ладонью он закрыл щеку с красной отметиной, словно только сейчас почувствовал страшный удар.

— Не стони. Это — по-божески. Сколько взял песцов у Нявала? А? И молчи. А то скажу — сто, и отдашь сто…

— Куриль, пожалей!

— Ты Нявала жалел? Песцы пойдут на строительство церкви. И ты подтвердишь, что даешь добровольно.

— О-ой, Куриль. Ты же насильник больше, чем я. Шаман помогает церкви… Я бубен сожгу.

— Что тебе выгодней, то и делай. А песцов отдашь все равно. Иначе Нявал поедет в управу и разорит тебя.

— Ладно, отдам, — согласился Кака. — Но больше не сделаю ничего!

— Сделаешь. Тридцатью шкурками откупиться собрался? — опять выскочил Пурама.

— Мой шурин будет молчать, или он уедет отсюда, — жестко сказал Куриль, грозно повернувшись к нему. — Тут не колымская ярмарка… — Он стал ходить туда-сюда, успокаиваясь. — Кака. Еще одно дело. На попа будет учиться Сайрэ.

Но Синявину может понравиться Косчэ-Ханидо. Однако он бубен держал. Так ты скажешь Синявину, что это была шутка. Это ведь так и было — парень для обмана взял его в руки.

Шаман скривил губы в усмешке и уставился в глаза Курилю как будто одиноким на его лице и потому очень пронзительным глазом.

— Что, моему слову хочешь поверить? А если закричу: "Шаманил он"?

— Ну, что ж, Сайрэ будет попом. А Косчэ-Ханидо на писаря, на моего помощника будет учиться. А тебя люди растопчут ногами.

— Ладно. Кто будет попом — все равно. Только если тебе это важно, то давай сговоримся: пусть Косчэ станет попом, но ты мне за это Халерху в жены отдашь. У меня на нее живот чешется…

— Что-о? Халерху? — не пересилил наглости Пурама. — А ты не хочешь в тундре замерзнуть? Как старый шаман Сайрэ?

Кака растерялся: это угроза или намек на безрассудство, которое может кончится плохо? А пока он думал, Пурама приготовил ответ:

— За Халерхой следят молодые ребята. Они убьют тебя, если ты к ней подойдешь.

Шаман закрыл глаза, постоял молча, потом вкрадчиво заговорил, будто рассуждая сам с собой вслух:

— …Да, последним, кажется, не я заходил к Тачане… Ты заходил… Помню… Но ты еще раз хотел к ней зайти, а у нее отнялся язык…

— А что же ты духов не подослал? — прервал Куриль его воспоминания. -

Они же у тебя первые сплетники! Против меня затевал дело, а за мной не следил. Да дело-то какое — самое важное!.. Не шаман ты, Кака. И знать ты не мог и не можешь, что юкагирка сказала мне — голове юкагиров. А вот тебе мое последнее условие…

— Бей меня, Куриль, бей! Топчи, как хочешь, меня!

— Тебя при людях Косчэ будет бить — не я. Как раз такое условие. Он будет бить, а ты будешь молчать. Люди подумают, что Косчэ тебе мстит за сплетню. Вот тогда и совсем помиримся. Договорились? Ты стерпишь, если не хочешь попасть в темный дом и на войну…

— Я уеду сейчас, Апанаа…

— Поезжай. Может, Потончу встретишь? Тебе дать бумагу, чтобы он прочитал? Только обратно отдай!

— Не надо. Сожгу я ее. Или… Ну, гок — поехал!

— В дороге, Кака, подумай: может, бросишь шаманство? Сожжешь бубен — я тебе почет и славу выхлопочу.

— Шаман я. А бога нет. Да что же это был бы за бог, если бы он заставил людей меня почитать! Ты чепуху говоришь, Куриль. Ну, гок! Поехал. В тордохе напротив — прислужник мой. Он сделает все. Я скажу. А чай жены сейчас принесут.

Был уже вечер. Кака в свой тордох не вернулся — уехал.

…За шаманским пологом было тепло и уютно. Ветер стучался в ровдугу, но каркас шаманской яранги стоял очень крепко, так крепко, что даже жирник не вздрагивал. И все-таки здесь, за пологом, было не очень спокойно: легонько покачивались деревянные духи, подвешенные на нитках, и тени от них будто брали разгон, чтобы бежать куда-то — за своим хозяином, что ли?

Куриль и Пурама лежали под одеялом. Они наелись, напились и покурили.

Оба они сильно устали, но — удивительно — не засыпали. Мир сплошного вранья и угроз, хитросплетений угроз и вранья не выпускал Куриля на свободу. А

Пурама думал о боге: неужели и божий мир держится на вранье, неужели бог не умеет сам наказывать зло?

ГЛАВА 11

Слухи о скором крещении тундры взбудоражили всех — от смышленого малого до несмышленого старого. За время отсутствия Куриля эти слухи обросли нелепыми домысла ми, что уже и нельзя было понять: приезжает ли поп Кешка из Нижнего или вот-вот спустится с облаков на улурскую землю сам бог.