Буря Жнеца - Стивен Эриксон

Шерк Элалле взяла один из стульев от двери и перенесла, чтобы сесть напротив Брюллига. Положила ногу на ногу, уперла руки в бока. – Брюллиг, ты жалкий наполовину безумный ублюдок. Будь мы наедине – тотчас свернула бы набок твою обвислую шею.

– Не могу сказать, что потрясен подобной враждебностью, – ответствовал Тряс Брюллиг. Он вдруг начал радоваться, что вокруг охрана из малазан. – Но, знаешь ли, я не такой уж дурной, как ты вообразила. Ты никогда не давала мне шанса объясниться…

Улыбка Шерк была одновременно обворожительной и мрачной. – Ну, Брюллиг, ты не из тех, кто любит объясняться.

– Люди меняются.

– Никогда не замечала.

Брюллиг постарался не пожимать плечами – это создало бы глубокую ножевую рану в спине. Он просто поднял руки ладонями кверху: – Давай оставим прошлое в стороне. «Вечная Благодарность» надежно укрылась в моей гавани. Груз выгружен, в твоем кошеле бренчит монета. Воображаю, как тебе не терпится покинуть наш благословенный остров.

– Вроде того, – отвечала она. – Увы, у нас возникли трудности с… гм… разрешением. Выход блокирует самый большой из виденных мною чертовых кораблей, а у причала стоит скромная такая боевая галера. Знаешь, – добавила она, быстро улыбнувшись, – это похоже на некий вид… э… блокады.

Кончик кинжала отодвинулся от спины Брюллига; Мазан Гилани вышла из-за кресла, вкладывая оружие в ножны. На этот раз она заговорила на совершенно незнакомом Трясу Брюллигу языке.

Лоб снова нацелил арбалет, на этот раз в Брюллига, и ответил Мазан на том же наречии.

Скорген склонился над флягой, выбил затычку ударом ладони и распрямил спину. – Во имя Странника! Что такое творится, Брюллиг?

От двери отозвались: – Именно то самое. Твоя капитан права. Ожидание окончено.

К двери прислонился солдат по имени Горлорез. Он скрестил руки на груди и улыбнулся Мазан Гилани: – Хорошая весть, не так ли? Можешь взять и потрясти округлостями, протанцевать прямо на пирсе. Уверен, Урбу и остальным до зарезу этого не хватает.

Шерк Элалле, все это время спокойно сидевшая на стуле, громко вздохнула: – Красавчик, думаю, нам не позволят в ближайшее время покинуть комнату. Так почему бы не найти кружки и не наполнить их?

– Мы заложники?

– Нет, нет, – отвечала капитан. – Гости.

Мазан Гилани, качая бедрами гораздо сильнее, чем требуется для ходьбы, выплыла из комнаты.

Брюллиг тихо застонал.

– Я уже сказала, – мурлыкнула Шерк. – Люди не меняются. Особенно мужчины. – Поглядела на Гвалта, который уселся на второй стул: – Полагаю, вы не позволите мне придушить червяка?

– Извините, нет. – Легкая улыбка. – Пока.

– Итак, кто вы и ваши друзья в гавани?

Гвалт моргнул. – Нам предстоит кое-какая работенка. Капитан, мы решили, что остров подойдет для штаб-квартиры.

– Твое умение говорить по-летерийски внезапно улучшилось.

– Наверное, эффект вашего чудного присутствия, капитан.

– Не трудись, – просипел от двери Горлорез. – Мертвяк сказал, она стоит не с той стороны врат Худа, хотя тебе кажется, что ты видишь совсем другое.

Гвалт медленно бледнел.

– Не уверена, что значат эти слова, – Шерк метнула на Гвалта знойный взгляд, – но мой аппетит ничуть не уменьшился.

– Это… отвратительно…

– Полагаю, пот на твоем лбу объясняется отвращением.

Гвалт торопливо утер лоб. – Она еще хуже Мазан, – пожаловался он вслух.

Брюллиг беспокойно задергался на кресле. Время. Проклятые малазане располагают пропастью времени. «Надеюсь, наша свобода переживет их». – Поскорее наливай, Красавчик.

Оказаться в полном одиночестве, отрезанным, с дергающейся в руках невезучей армией – разве это не худший кошмар командира? А если вскоре предстоит повести подчиненных через дикий океан… ну, хуже и придумать нельзя.

На некоторое время их объединила ярость. Пока истина на начала просачиваться, проникать под кожу личинками оводов. Родина желает увидеть их мертвыми. «Не будет свидания с семьями – с мужьями, отцами, матерями. Не будет детей, которых качают на колене, просчитывая сроки – угадывая, в глаза какого соседа ты сейчас смотришь. Не будет пропастей, которые можно преодолеть, не будет трещин, которые можно залатать. Все, кого ты любил, почитай что мертвы.

Армии становятся неуправляемыми, когда такое происходит. Все равно что когда нет ни добычи, ни выплат.

Мы были солдатами империи. Наши семьи зависели от жалованья, налоговых льгот, посылок, пенсий. Многие из нас уже не молоды; многие подумывают об отставке, о новой жизни, той, что не потребует размахивать мечом и глядеть в зенки какого-то рычащего подонка, собравшегося разрубить тебя надвое. Некоторые из нас чертовски устали.

Так что же держит нас вместе?

Ну, ведь ни один корабль не любит плавать в одиночку?»

Но кулак Блистиг знал, что тут скрыто кое-что еще. Засохшая кровь удерживает как клей. Горящие рубцы измены, жало ярости. И командир, принесшая в жертву свою любимую, чтобы все они могли выжить.

Он провел слишком много дней и ночей на палубе «Пенного Волка» в пяти шагах от Адъюнкта; он успел изучить напряженную спину женщины, не отрывающей взора от бурных морей. Женщины, не выдающей ничего… но некоторых вещей не скрыть ни одному смертному, и одна из них – горе. Он смотрел и гадал: сможет ли она выстоять?

Кто-то – был ли это Кенеб, по временам казавшийся понимающим Адъюнкта лучше, чем кто-либо иной, или сама Тавора – принял роковое решение. Адъюнкт потеряла помощницу. В Малазе. Помощницу и любовницу. Ну, что касается любви, тут ничего нельзя сделать… но адъютант – официальное лицо, необходимое любому командиру. Разумеется, им могла бы стать только женщина. Никаких мужчин.

Блистиг припоминал ту ночь, когда над палубой раздался одиннадцатый звон. Разномастный флот в окружении «Престолов Войны» из Напасти был в трех днях восточнее Картула и начинал разворот на север, который должен был провести его по смертельно опасным водам между островом Малаз и Корелри; Адъюнкт одиноко стояла около передней мачты, ветер яростно развевал ее дождевик (Блистигу тогда померещился образ вороны со сломанными крыльями). Показалась вторая фигура, вставшая слева от Таворы. Там, где стояла бы Т’амбер, там, где обязан стоять любой адъютант.

Тавора резко, удивленно повернула голову; последовал обмен словами – слишком далеко, чтобы Блистиг смог расслышать – и подошедшая отдала честь.

Адъюнкт одинока. Такова же и другая женщина – она вроде бы поглощена горем, как Тавора, но, в отличие от командующей, она состоит из острых углов, ее гнев подобен закаленной аренской стали – быстро ломается. То, что сейчас нужно.

«А как насчет тебя, Кенеб?»

Разумеется, Лостара Ииль, некогда капитан Алых Клинков, а ныне просто еще один солдат в опале, не высказывает желания ложиться в постель с женщиной. Впрочем, как и с мужчиной. Но взгляд на нее – не мучение… если вам нравится разбитое стекло. А также пардийские наколки. Но вряд ли Адъюнкт мыслила именно так. Слишком скоро. Не та женщина.

Со всех кораблей офицеры докладывали о мятежах среди солдат – исключая, как ни странно, морских пехотинцев. Впрочем, те никогда не умели загадывать дальше ближайшей кормежки или игры в «плошки». Они докладывали и докладывали, каждый высказывался все более взвинченным тоном – но Адъюнкт казалась неспособной сделать хоть что-то. Даже показать обеспокоенность.

Легко исцелить раны плоти, но есть другие раны – они заставляют кровоточить душу.

С той ночи Лостара вцепилась в сопротивляющуюся Тавору хуже чертова клеща. Помощница командующей. Она знала эту роль. Не получая прямых указаний от начальницы, Лостара Ииль взяла на себя заботу о почти восьми тысячах жалких солдат. Первым вопросом, который следовало решить, были денежные выплаты. Флот огибал Тефт, небольшое королевство, разорванное на части малазанскими вторжениями и гражданской войной. Нужно было закупить продовольствие; больше того, солдатам требовалась увольнительная на берег – а без денег, на одних обещаниях, вся армия могла раствориться в темных переулках ближайшего порта.

Денежные сундуки армии не могли покрыть неотложные нужды.

И Лостара выследила Банашара, бывшего жреца Д’рек. Загнала его в угол. В один миг сундуки перестали закрываться от избытка монеты.

Но почему Банашар? Откуда Лостара узнала?

«От Гриба, разумеется. Тощий оборвыш карабкается по вантам с тремя какими-то-не-такими бхок’аралами – я ни разу не видел, чтобы он спускался, ни при какой суровой погоде». И все-таки Гриб узнал о сокровищах Банашара, как-то сумел послать весточку Лостаре.

Четырнадцатая Армия внезапно разбогатела. Слишком много денег на руках – это могло бы стать катастрофой; но Лостара понимала и это. Достаточно и того, что деньги увидели, что разошлась молва, заскакала горностаями с одного борта на другой.