Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Копыта туребаевой клячи отбивали глухую дробь по влажной, непросохшей земле, и в такт им колотилось сердце наездника: быстрее, быстрей! Только б догнать, только б не упустить! Теперь за куполами юрт, за плоскими крышами кибиток Туребай не видел ни насыпи, ни мелькнувшей в стороне от большого тракта загадочной фигуры. А может, это ему все померещилось и никакого посланца там нет?
— Эй, аксакал! Куда скачешь? За вчерашним ветром погнался? — окликнул Туребая Калий, вышедший из орынбаевой юрты.
Туребай не ответил, только глянул быстрым распаленным взглядом, и этот диковатый взгляд неясной тревогой отозвался в сердце Калия. Он подался вперед, беспокойно всматриваясь вслед Туребаю, недоуменно пожал плечами, крикнул:
— Эй, чего там стряслось?..
Но Туребай был уже далеко. Немного помедлив, Калий вернулся в юрту, сообщил Орынбаю растерянно:
— Не иначе, взбесился наш аксакал. Сейчас стою — несется, как черная молния. Крикнул — молчит, глянул — аж мурашки по спине побежали.
— Может, какая беда? — насторожился Орынбай.
— Поди спроси его, шалого!
Теперь они уже вместе вышли на улицу и долго стояли, прислушиваясь к тонкому, паутинному звону предвечерней тишины, к далекому, едва различимому цокоту копыт, к сухому пощелкиванию пересмешника. Нет, ничто как будто не предвещало беды — ни пустынные улицы, ни мирно застывшие в вышине прозрачные облака, ни ласковое закатное солнце. И все же покоя на душе больше не было.
— Куда поскакал, говоришь? — хмуро спросил Орынбай. Калий протянул руку в сторону заходящего солнца:
— Вон туда. Уже не видать.
— Странное дело...
...Туребай нещадно колотил тощие бока кобылы. Она уже вся покрылась пеной, храпела, задыхалась. Казалось, еще несколько шагов, и кляча падет, не выдержит бешеной гонки.
Миновав последнюю саклю, Туребай погнал коня напрямик, через пахоту, через заросли турангиля, по вязкому берегу распределительного арыка. Солнце, повисшее над горизонтом, било в глаза, кидало под ноги коню длинные тени. И вдруг, когда до насыпи было уже совсем близко, Туребай услышал над собой могучий, будто с самих небес несущийся голос: «О люди! Я послан поведать вам волю аллаха. Слушайте! Слушайте все!..»
Туребай вскинул голову и, ослепленный прямыми лучами солнца, с трудом разглядел на возвышенности сияющую, будто из золота литую, похоже и впрямь волшебную фигуру. На белоснежной чалме горела звезда, из-за широких плеч лились потоки света, и даже конь был точно зеркальный. Ошеломленный этим зрелищем, Туребай остановился как вкопанный. Хотел отвести глаза — не мог. Хотел крикнуть — не было голоса.
А всадник продолжал вещать нечеловечески громко, так, что слова его неслись над всем аулом, будто обволакивали его: «Аллах милостивый и милосердный мудростью своей карает отступников. Вечному огню и страшным мукам предал он дочь портного Танирбергена за то, что преступила она его волю, его вечный закон...»
Только теперь, прикрыв ладонью глаза, Туребай заметил, что в руках у посланника божьего небольшая труба, такая же, в какую, видел он когда-то, кричат моряки на Аму.
«...Эта страшная участь ждет каждого, кто пойдет на учебу к большоям, посягнет на порядок, установленный со дня сотворения! А тем, кто преданно служит...»
Туребай и сам не мог бы объяснить, какая сила внезапно толкнула его, залила отчаянной яростью. Сжав кулаки, весь напружинившись, крикнул что было мочи: «Врешь, врешь ты, собака!» Голос его по сравнению с громоподобным раскатом посланца аллаха звучал не громче комариного писка. И все же посланец расслышал его, повернулся всем телом в седле и будто испугался даже. Оборвав свою устрашающую проповедь на полуслове, он прохрипел в трубу: «Аминь!», резко рванул узду, направил коня вниз по склону.
Туребай сорвался с места, галопом понесся навстречу. Теперь их разделяло только несколько метров. Подсознательно, не зная еще, как понять такую перемену, Туребай отметил про себя, что, оказавшись в тени, у подножия насыпи, посланник аллаха сразу померк, будто потерял свое неземное сияние. Он скакал, как заправский джигит, и полы его атласного халата развевались на ветру. В голове Туребая мелькнуло далекое воспоминание — летающий див, волшебная сказка, услышанная когда-то в детстве. Неужели ж сказка сбывалась у него на глазах? Туребая одолела минутная слабость, он зажмурил веки, почуял в ногах противную дрожь. А всадник скакал все быстрей и быстрей, словно и вправду сейчас подымется в небо. Злость полоснула по сердцу: «В небо, так в небо, в ад, так в ад, — решил Туребай, — однако ж от меня не уйдешь!» — и, дернув кобылу за гриву, помчался вдогонку за дивом.
Видно, снаряжая своего посланца на грешную землю, аллах неплохо о нем позаботился: жеребец под посланцем — чистых кровей иомудский скакун, ноги длинные, шея крутая, идет — земли не касается. У Туребая кляча совсем не волшебная: гони не гони — извелась, еле плетется. И, верно, никогда б ему не настигнуть посланца, если б не чудо. А явилось оно в виде черной коряги, которую какая-то добрая сила сунула под ноги крылатому жеребцу. Конь споткнулся, передние ноги подогнулись в коленях, и божий посланник на полном ходу кубарем свалился на землю. Упал, схватился за ногу, но тотчас вскочил, откинул полу халата. «Ур-р! Хэ-хэ!» — издал Туребай воинственный возглас, приближаясь к посланцу аллаха. Вот он совсем уже рядом. Сейчас аксакал прыгнет на него с коня, повалит, скрутит за спиной руки. Но
