Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так стояли они друг против друга — посланец аллаха и красный аксакал Туребай. Неизвестно, чем бы закончилась эта встреча небесных сил и земных, какая сторона одолела, если б вдруг одним быстрым движением божий посланник не выхватил из-за пояса нож. Стальное лезвие блеснуло перед глазами Туребая, но — странное дело — не испугало, а будто успокоило даже: слыхано ли это, чтоб посланец аллаха, как бандит на дороге, с кинжалом на людей кидался? Что ж это оно получается? Если нож, выходит, этот крикун никакой не посланец. А если посланец, значит, в руках у него вовсе не нож. Чего ж тут бояться? Однако, прежде чем очертя голову кидаться на неведомого противника, Туребай предусмотрительно решил вступить с ним в дипломатические переговоры:
— Эй, послушай, откуда ты такой взялся?
Не спуская горящих дыр с Туребая, посланец аллаха задом отступал к своему коню.
— Ну чего ж нам в молчанку играть? Давай потолкуем. Ты кто такой есть?
Очевидно, противник почуял нерешительность Туребая и, поразмыслив, решил этим воспользоваться.
— Я послан аллахом предостеречь мусульман от страшной кары за их грехи и отступничество, — хриплым загробным голосом изрек посланник. — И ты, Туребай, ты тоже можешь еще спастись от геенны огненной. Отступись от греха! Образумься!
Теперь, когда посланник аллаха говорил без трубы, голос его был совсем человеческим, вроде бы даже знакомым.
Однако предаваться воспоминаниям было сейчас недосуг. Продолжая свою хитрую игру, Туребай всплеснул руками, удивленно воскликнул:
— По имени меня называешь? Выходит, аллах меня лично знает?
— Аллах все знает, все видит, всем воздаст по заслугам!
— Хорошо говоришь! Воистину мудрые слова говоришь! Только чего же ты, божий посланник, будто лихой конокрад, от людей таишься? Прокричишь свое петухом с пригорка и — сник. Так негоже. А давай к народу пойдем, обо всем как следует потолкуем. Может, и в самом деле от греха отступимся, неверных забросаем камнями или ножиком твоим прирежем — как скажешь, а сами по пять раз в день будем аллаху молиться. Пойдем!.. Куда ж ты?
Вместо ответа посланник вскочил на коня, с силой огрел его камчой меж ушей. От неожиданности, а может и оттого, что не привык он к такому неделикатному обращению, конь вздыбился, замотал головой, сделал несколько резких прыжков в сторону, и посланник, не удержавшись в седле, снова свалился на землю. На этот раз Туребай не стал выяснять его родственных связей с аллахом. Изловчившись, он прыгнул на плечи посланца, вывернул руку, в которой был нож, отбросил его далеко в кусты. Теперь нужно было подмять противника под себя. Туребай сделал подножку, толкнул его в грудь, но в последний момент не удержался на ногах и сам оказался прижатым к земле. Он сделал попытку вывернуться, поддать противнику сзади ногой, но тот всем телом навалился на красного аксакала, рукавом халата заткнул ему рот, подбородком сдавил горло. Уже задыхаясь, теряя сознание, Туребай высвободил руку, ударил по маске, туда, где у людей находятся глаза. Судя по воплю, которым противник откликнулся на этот ловкий удар, у посланника божьего глаза находились на том же узаконенном месте. Окрыленный такой схожестью небожителя с простым смертным, а кстати, воспользовавшись и его минутным замешательством, Туребай вскочил и тем же способом удостоверился, что и нос у посланца аллаха растет не на затылке. Чтобы окончательно разрешить все сомнения, аксакал ухватился за свисающий край белоснежной чалмы и потянул ее на себя. По-видимому, чалма на посланнике божьем была не только символом святости, но имела еще и чисто практическое назначение, потому что как только она размоталась, маска упала и перед Туребаем возникло самое обычное, с ушами торчком, крючковатым носом и аккуратно подстриженными усами, ничем особо не примечательное мужское лицо. Туребай вроде бы даже видал его когда-то. На базаре, что ли? А может, на каком-нибудь тое? Не припомнить.
Освободившись от сковывавшей его маски, незнакомец почувствовал себя свободней и предпринял еще одну отчаянную попытку скрыться. Он пригнулся, зайцем шарахнулся в кусты, но тут же был настигнут разгоряченным Туребаем. Поединок продолжался в кустарнике. Аксакалу удалось чалмой стреножить противника. Победа казалась уже совсем близкой. Но в азарте борьбы Туребай не заметил, как в руках у посланца небес появился еще один нож. Удар пришелся Туребаю в спину. Он удивленно вскинулся, лицом повернулся к противнику, и новый удар полоснул его по руке. Превозмогая боль, Туребай скрутил незнакомцу руки, обвил их другим краем длинной чалмы. Узел он затягивал уже зубами.
Несколько минут Туребай лежал неподвижно, затем приподнялся, сел, ощупал кровоточащие раны. Хотел встать — не смог. Дотянулся до ствола турангиля, прислонился спиной, замер.
В трех шагах от него, как рыба, пойманная в сеть, беспомощно барахтался незнакомец. Он старался освободиться от сковавших его пут, но, видно, схватка под холмом и его изрядно вымотала. Наконец, вдоволь покувыркавшись, задыхаясь от усталости, угомонился и незнакомец.
Первым пришел в себя Туребай. Открыл глаза, усмехнувшись, поглядел на распростертого противника, сказал с едкой издевкой:
— Выходит, не посланец ты, а самозванец! Вот узнает аллах про твои проделки, про то, как пророком его стать захотел, ой, плохо тебе, бедняга, придется. Поджарит тебя, как барашка на вертеле!
Желая высказать свое полное презрение и к Туребаю, и к его словам, незнакомец повернулся на бок, промолчал. А Туребай продолжал его донимать:
— Скажи хоть, у кого эту железную глотку украл? Или труба твоя — дар аллаха? А? Чего ж нос воротишь? Привык в райских кущах с богом беседовать, так нами, грешными, брезгуешь?
— Ты поговори, поговори, — обозлился, не выдержал незнакомец. — Наши придут, язык твой поганый вырежут. Тогда уж захочешь — слова не вымолвишь.
— А ты кликни. Может, сейчас и придут. Заодно как раз и тебя б от кары вызволили.
— Придут!
И на самом деле, невдалеке, за кустарником, послышался шорох шагов. Туребай и незнакомец услышали его одновременно.
