Двойная спираль. Забытые герои сражения за ДНК - Гарет Уильямс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда он вернулся в Королевский колледж, ДНК разрывали на куски. Брюс Фрейзер, один из аспирантов[894], пропустил ДНК Зигнера через инфракрасный аппарат, который он использовал для зондирования молекулярных структур. Он подтвердил вывод Астбери о том, что основания расположены одно поверх другого под прямым углом к продольной оси молекулы. Интересные вещи происходили при растяжении волокон ДНК; данные инфракрасного анализа показывали, что основания отрываются от горизонтальной поверхности и располагаются под углом 45 градусов к продольной оси молекулы.
В сентябре Уилкинс получил жизнерадостную открытку[895] из Неаполя, адресованную «Дорогому Моррису» [sic]. Открытка была от Рэя Гослинга, проехавшего 2000 миль (3200 км) во время своего большого тура по Европе на мотоцикле, и изображала Персея, державшего отрезанную голову Медузы. Он напомнил Гослингу Уилкинса, «вероятно, к этому время победно размахивающего решением задачи нуклеиновых кислот». Безусловно, они делали успехи. К концу осени у них было достаточно данных для отправки краткой статьи в журнал Nature. Она была опубликована в начале 1951 года – первая статья Королевского колледжа о ДНК[896].
К этому времени для Отделения биофизики Совета по медицинским исследованиям миновала половина пятилетнего срока начального финансирования. Уилкинс находил все это захватывающим аттракционом: «Нас несло на волне, хотя мы и не знали точно, где в итоге окажемся»[897]. «Цирк» Рэндалла производил впечатление счастья, демократии и направленности на сотрудничество. Все работали в гармонии, расслаблялись[898] во время ежегодного крикетного матча и легендарных рождественских вечеринок, наполненных пародиями, песнями и даже мини-оперой о различных событиях в «цирке». В гуще веселья был Рэндалл, обычно «не тот человек, который известен разговорами о том о сем», но здесь раскатисто хохочущий над всеми «шутками о работе», даже если в них высмеивался он сам.
Гвоздем программы было выступление Мориса Уилкинса, заместителя директора, доверенного лица и первого слушателя идей Рэндалла. Их карьеры были «неразрывно связаны»[899], но Уилкинс не всегда был в хороших отношениях с человеком, к которому в письмах он всегда фамильярно обращался «Дорогой профессор». Тенденции проявились еще в Бирмингеме, когда Рэндалл требовал указать его автором статей, в работу над которыми он не внес никакого вклада, – эта конфронтация заставила тогда Уилкинса обратиться к психоаналитику. Они вновь поссорились[900] в Сент-Эндрюсском университете, когда Рэндалл отказался рассказать своему новому преподавателю, что он почерпнул из поездки по американским лабораториям. С тех пор «шумное выяснение отношений» происходило примерно раз в год, вслед за которым Рэндалл обычно приносил цветок из своего сада в знак примирения.
Все это оставляло Уилкинса в недоумении от «озадачивающих отрицательных черт» и непредсказуемости Рэндалла. «Я восхищался им и уважал его, – писал он позже, – но я не могу, на самом деле, сказать, что находил его очень приятным»[901]. Уилкинс мог видеть «безжалостную мудрость» Рэндалла, но проглядел другие грани его характера – черты Наполеона, Цезаря и Маккиавели, – которые были очевидны другим. Он также подметил несчастливость и саможаление своего начальника, но только годы спустя[902], уже после смерти Рэндалла, Уилкинс приблизился к пониманию, что им двигало. На самом деле Рэндалл был полон разочарования и ревности. Управленческие обязанности не давали ему заняться непосредственными исследованиями – своей первой любовью как ученого; он хотел заставить свою команду летать, но отчаялся полететь вместе с нею. Его недовольство сосредоточилось на Уилкинсе – его правой руке, который все время занимался тем, чем хотел заняться Рэндалл. А Уилкинс продолжал свое дело, несмотря ни на что.
Внешне Уилкинс все еще выглядел соответственно занимаемому положению: много и продуктивно работал, веселился с Рэем Гослингом, готовил еду и обсуждал науку с четой Криков, а теперь еще увлекся рисованием и фехтованием. Тем не менее в его жизни не хватало счастья и удовлетворения. Он «изо всех сил пытался найти кого-нибудь для создания семьи»[903], но женщины, встречавшиеся на его пути, не соответствовали его ожиданиям. Тревога и депрессия постоянно преследовали его, и позднее он признался, что ему приходилось отгонять мысли о самоубийстве. Он скрывал все это от друзей и коллег, которые никогда не подозревали, что заместитель директора приезжал на работу каждое утро прямо после часовой консультации у психоаналитика. Но эти скрытые тревоги разъедали его способность восстанавливаться, а его умение понимать людей и их мотивы не продвинулось – дурное сочетание к моменту, практически неизбежному в конкурентном мире науки, когда он наткнется на кого-нибудь, решившегося переиграть его.
В декабре 1950 года[904] Рэндалл объявил, что их отделение скоро пополнится еще одним кристаллографом. Прекрасный послужной список – степень доктора в Кембриджском университете, в настоящее время занимается передовыми исследованиями структуры угля в Париже – и наличие гранта на три года на изучение рентгеновской дифракции белковых растворов. Уилкинс озвучил предположение, что изучение ДНК может быть более увлекательным, и к некоторому удивлению с его стороны, поскольку начальник не всегда был рад советам, Рэндалл ухватился за эту идею. Он написал будущему научному сотруднику 4 декабря 1950 года, предлагая сменить направление и перечисляя ресурсы, имеющиеся в Королевском колледже.
Это был один из тех переломных моментов, которые определяют ход истории. Рэндалл запросто мог бы подготовить копию письма для Уилкинса, или просто сообщить ему, о чем он написал, но он не сделал ни того, ни другого. Словно два поезда, подходящие к загруженному железнодорожному узлу при переведенной стрелке, Уилкинс и новый сотрудник были направлены по пути, ведшему к столкновению и беде.
L’Etrangère[905]Судьбоносное письмо Рэндалла[906] от 4 декабря 1950 года было отправлено д-ру Р. Э. Франклин по звучному парижскому адресу на левом берегу Сены, чуть ниже по течению, чем Нотр-Дам. Д-р Франклин была великолепной находкой, но если бы Рэндалл стал бы читать между строк ее резюме, он мог бы почувствовать, что ее интеграция в отделение не будет полностью гладкой.
Розалинд Франклин было 30 лет[907], когда она начала работать в Отделении биофизики Совета по медицинским исследованиям в январе 1951 года. В каком-то смысле она вернулась домой; Королевский колледж был в пяти километрах строго на восток от места ее рождения в зажиточном пригороде Бэйсуотер. Ее отец был банкиром
