Двойная спираль. Забытые герои сражения за ДНК - Гарет Уильямс

но параллельно друг другу. Несколько раз они вместе обедали в субботу[942] в отеле «Стрэнд Палас» после утренней работы в лаборатории, иногда с коллегами, иногда наедине. Но ни один из них не пригласил другого встретиться за ужином.

1 февраля Рэндалл прочитал лекцию[943] на тему «Эксперимент в биофизике» в Королевском обществе. В ней он подводил итоги достижений его отделения за четыре года; кроме того, лекция была беззастенчивой пропагандой, поскольку первые пять лет финансирования истекали ближайшей осенью и он готовил заявку в Совет по медицинским исследованиям на следующий период.

Штат отделения теперь насчитывал 49 человек, из них 26 ученых, в число которых входил один научный сотрудник с грантом Turner & Newall. В 28-страничном отчете Рэндалла преимущественно говорилось о новаторских оптических методах Уилкинса. Исследования самого Рэндалла относительно спермы баранов занимали всего полторы страницы. Две страницы о ДНК были целиком посвящены результатам инфракрасного анализа Фрейзера, подтверждавшим вывод Свена Ферберга (недавно опубликованный в каком-то скандинавском кристаллографическом журнале), что сахар и основание расположены под прямыми углами в нуклеотидной молекуле. Необычайные рентгеновские снимки, полученные Гослингом и Уилкинсом, не упоминались совсем.

Рэндалл кончил искренней благодарностью за «усилия всех моих коллег, работавших с таким энтузиазмом ради общего дела». Но несмотря на кажущееся единство, вскоре наметились первые линии разлома.

Неаполитанские радости

Впоследствии Уилкинс называл ее с восторгом и уважением «Меккой зоологов». Основанная в 1872 году[944] Зоологическая станция в Неаполе была расположена в идиллическом месте с видом через Неаполитанский залив на Везувий и представляла собой тихую гавань для исследований, размышлений и восстановления сил. Станция предоставляла лабораторные помещения ученым со всего мира, приезжавшим на несколько недель или месяцев; среди посетителей предыдущих эпох были Теодор Бовери, Альбрехт Коссель и Томас Хант Морган. Постоянно меняющиеся обитатели станции служили отражением социальной истории, а также направлений исследований каждой эпохи. Приехавшие на станцию ученые обедали вместе за длинным столом в столовой, где можно было обсудить все, что душе угодно, за исключением политики и предубеждений. В 1930-е годы приверженцы нацизма сидели рядом с теми, кто питал отвращение к их учению, и разговор лился так же свободно и спокойно, как и в более счастливые времена.

Джон Рэндалл был приглашен сделать доклад на конференции станции по теме «Субмикроскопическая структура протоплазмы» с 22 по 25 мая 1951 года, но был слишком занят, чтобы ее посетить. Вместо него поехал Уилкинс, пробывший на несколько дней дольше, пытаясь приручить сперматозоиды каракатицы. Он первый раз оказался в Неаполе и был ошарашен привлекательностью всего вокруг[945]. Станция была прекрасна. От красоты итальянских девушек просто дух захватывало. Даже каракатицы были красивы. Уилкинс приехал с предвзятым мнением, что сепии – невзрачные животные, но, понаблюдав за ними в аквариумах станции, вынужден был согласиться со смотрителями, что ошибался.

Конференция собрала небольшую толпу ученых со всей Европы и несколько американцев. Среди английских гостей был Билл Астбери, выделявшийся твидовым костюмом. Доклад Уилкинса был принят очень хорошо[946]. Он смело начал с предположения, что «проблема структуры гена» может быть решена путем изучения «кристаллических нуклеопротеидов в живых клетках». Это утверждение гарантированно пробуждало интерес у тех, кто верил в теорию Шрёдингера о том, что гены представляют собой «апериодические кристаллы», но вишенкой на торте стало подтверждение: впечатляющий рентгеновский снимок ДНК Зигнера. После аплодисментов Уилкинс был польщен, когда Астбери произнес «маленькую речь»[947], хваля снимок ДНК, который «куда лучше» его собственного.

Когда с докладом было покончено, Уилкинса ожидала другая работа. Докладчикам забыли сообщить, что они должны были привезти с собой готовые к публикации статьи о своих исследованиях. Астбери тут же надиктовал свою[948] на диктофон, чтобы ее набрал его секретарь в Лидсе. Уилкинс уселся писать свою статью по старинке, одновременно направив несколько телеграмм Рэндаллу, запрашивая снимки и разнородную информацию. Он отправил в Лондон проект статьи 31 мая с письмом Рэндаллу[949], в котором он разболтался на пять страниц: посещение «довольно удовлетворительное», Астбери «очень дружелюбен», «общее сожаление», что Рэндалл не смог приехать, – и прорыв с каракатицей. Уилкинс приложил несколько нитей ориентированных сперматозоидов, которые ему удалось получить, вскрыв пакеты со спермой в дистиллированной воде. Может быть, Рэндалл мог бы организовать оперативное проведение их рентгеновского исследования, чтобы Уилкинс включил их снимки в рукопись? После всей этой работы Уилкинс чувствовал, что заслужил «несколько выходных». Ему совсем не удалось посмотреть Искью, он был лишь на организованной для участников конференции экскурсии к античным храмам в Пестуме. Он закончил извинениями за все телеграммы, сообщил, что вернется 8-го [зачеркнуто] 10-го, и надеялся, что «загруженность работой не слишком большая и мое слегка затянувшееся отсутствие не вызывает неудобств». Быстрый и лаконичный ответ[950] Рэндалла должен был вернуть Уилкинса к суровой реальности жизни в Королевском колледже. Его «многочисленные запросы и указания» были «очень утомительны» для Рэндалла, который не «молодой лаборант». «Крайне маловероятно», что снимки нитей сперматозоидов будут готовы вовремя, потому что «Гослинг никогда не отличался быстротой». И Рэндалл возвращал себе контроль над своим собственным исследовательским проектом. «Я буду непосредственно руководить любыми рентгеновскими исследованиями спермы. Я очень давно планировал конкретно этот эксперимент и хотел бы довести его до конца». Он напомнил Уилкинсу, что пробовал заинтересовать этой идеей «Вас и других» три года назад, но ему не это удалось. Возможно, беспокоясь, что он может казаться ворчливым, Рэндалл закончил на успокаивающей ноте: «Надеюсь, Вам удастся посмотреть Искью – она стоит того».

В своей комнате на подвальном этаже Королевского колледжа Розалинд Франклин тоже усердно работала[951], но не сделала еще ни одного рентгеновского снимка ДНК. Через пять месяцев после начала срока ее гранта она все еще заканчивала статьи по углю.

Жизнь казалась мрачной по сравнению с ее до боли счастливыми воспоминаниями о Париже, но были положительные моменты (ни один из них не связан с Королевским колледжем), которых можно было ждать с нетерпением: Международная кристаллографическая конференция в Стокгольме в конце июня, где она сможет встретиться со своими друзьями, и отпуск во Франции, который заполнит большую часть августа. Ее работа по ДНК начнется не раньше сентября 1951 года – с опозданием на восемь месяцев, когда минула почти четверть срока ее пребывания в Королевском колледже. Но она никуда не торопилась. Это был ее собственный проект, который шел так, как она считала нужным, и никто другой