Двойная спираль. Забытые герои сражения за ДНК - Гарет Уильямс

Все хорошее заканчивается, хотя и трудно понять, почему Франклин решила вернуться в Англию. Оборотной стороной ее страстной франкомании была растущая англофобия, и от разлуки ее любовь не стала горячей. На фоне блестящей и кипучей парижской жизни ее соотечественники влачили скучное жалкое существование: «Что больше всего удручает меня в англичанах, так это их пустые глупые лица и ребяческое самодовольство».

Осенью 1949 года она подала заявку в группу Бернала[929], но получила отказ, как и Фрэнсис Крик за пару лет до нее. В марте 1950 года она слетала в Лондон, чтобы поговорить с Чарльзом Коулсоном, профессором теоретической физики в Королевском колледже, которого она знала по работе в Британской исследовательской ассоциации по использованию угля. Коулсон не мог ей ничего предложить, но познакомил ее с Джоном Рэндаллом, который посоветовал ей подать заявку на получение гранта на промышленные исследования, чтобы направить ее навыки рентгеновского анализа на «коллоидальные» белки, содержащиеся в цитоплазме клеток.

Франклин сомневалась относительно этого предложения, возможно, потому, что считала, что промышленное финансирование ниже ее достоинства. «Половина меня надеется, что я не получу его»[930], – писала она, но все-таки получила. В июне 1950 года ей был предоставлен грант компании Turner & Newall на исследовательскую работу в течение трех лет у Рэндалла по теме рентгеновской дифракции белковых растворов. Работа хорошо оплачивалась, но ей был обидно обнаружить, что ее спонсором выступает компания, расположенная где-то на севере и торгующая цементом и асбестом. Она согласилась на эту позицию[931], но попросила Рэндалла отложить начало на четыре месяца до января 1951 года, чтобы она могла дописать свою работу в Париже.

24 ноября 1950 года она отправила Рэндаллу длинное письмо[932] с подробным описанием оборудования, которое ей потребуется. Она еще не знала, как резко продвинулся мир. К этому времени Уилкинс и Гослинг сделали рентгеновские снимки «девственной» ДНК Зигнера и, опьяненные ее кристаллической структурой, тяпнули припасенного для важных гостей хереса. И Рэндалл согласился с Уилкинсом, что новому научному сотруднику будет лучше присоединиться к исследованию ДНК, чем делать снимки коллоидных белков.

4 декабря Рэндалл направил д-ру Франклин ответ[933], объясняя, что «работа по рентгеновским исследованиям находится здесь в несколько текучем состоянии» и что «уклон исследования» изменился. Теперь представлялось «значительно более важным», чтобы она «исследовала структуру интересующих нас определенных биологических тканей», а именно ДНК, «чрезвычайно важной составляющей клеток».

Новые планы досконально обсуждались с «ведущими заинтересованными лицами». Единственный квалифицированный кристаллограф отделения, Алек Стокс, не будет задействован в работе, поскольку он хотел сосредоточиться на «теоретических проблемах». Для ясности: «Это означает, что экспериментальными рентгеновскими исследованиями в данный момент будете заниматься только Вы и Гослинг» с временной помощью приехавшего американского студента. Франклин позднее сможет вернуться к белкам, но в данный момент «мы чувствуем, что работа над волокнами будет куда более выгодной и, возможно, основополагающей».

Рэндалл не попытался узнать мнение Франклин; по-видимому, он исходил из того, что она согласится на смену направления. Был еще более досадный пробел в коммуникации: хотя Рэндалл утверждал, что обсудил свои планы с «ведущими лицами», он не посоветовался с человеком, в настоящее время занимавшимся ДНК. Этого человека он упомянул лишь вскользь: «Гослинг, работающий вместе с Уилкинсом, уже обнаружил, что [ДНК], предоставленная профессором Зигнером из Берна, дает замечательно хороший рисунок волокна».

Кроме того, Рэндалл забирал Рэя Гослинга – с которым Уилкинс наслаждался «веселым временем», направляя его в написании диссертации, – и поручил ему работать под руководством Розалинд Франклин. И хотя Уилкинс уже докладывал о кристаллической структуре в Кембридже, Рэндалл отстранял его от «экспериментальных рентгеновских исследований» ДНК.

Мы можем лишь догадываться, как бы отреагировал Уилкинс, если бы знал, что начальник сделал за его спиной.

Глава 21

Формирование команды[934]

Розалинд Франклин начала работу в рамках гранта Turner & Newall в пятницу 5 января 1951 года. В следующий понедельник Рэндалл позвал ее[935] познакомиться с Алеком Стоксом, кристаллографом– «теоретиком», Рэем Гослингом и американским студентом. Морис Уилкинс проводил отпуск, взятый в дополнение к новогодним праздникам[936], в горах Уэльса за прогулками и чтением Джейн Остин со своей девушкой из Германии; как бы то ни было, его не пригласили. Предварительное обсуждение проекта ДНК дало возможность Гослингу и остальным составить первое впечатление о новом сотруднике. Они сошлись во мнениях: «очень привлекательная, красивые темные глаза и блестящие черные волосы»[937], «очень яркая и насыщенная», но «тяжелая в общении, чрезвычайно нетерпеливая и чрезвычайно категоричная». Франклин не могла приступить к работе немедленно. Ей требовалось лучшее оборудование и еще дополнительное время, чтобы закончить статьи, которые висели на ней с Парижа. Они с Гослингом уселись за разработку рентгеновской камеры с регулируемым наклоном, которая была настолько навороченной, что в мастерской в Королевском колледже сказали, что ее «практически невозможно» сконструировать[938]. Понадобились месяцы «переговоров и борьбы», чтобы обстоятельно обсудить компромисс и создать инструмент. Тем временем Франклин модифицировала систему увлажнения водорода таким образом, чтобы можно было проводить рентгеноструктурный анализ ДНК в абсолютно сухом, слегка влажном или мокром состоянии. Гослингу было легко с ней работать[939], но она не пыталась подружиться ни с кем больше в отделении. Она очень скучала по Парижу, которому Лондон, ставший еще более мрачным из-за бомбежек и продуктовых карточек, был сомнительной заменой.

По возвращении Уилкинс пришел познакомиться с Франклин в ее кабинет – маленькую мрачную комнату в подвале. Его первое впечатление[940] было благоприятным: «спокойная красота, пристальный внимательный взгляд темных глаз» и настолько сильная личность, что он ожидал, что она окажется выше, когда она встала. Она «твердо знала, о чем говорит», и он не видел никаких намеков на проблемы. В следующие несколько недель он понял, что у них есть существенные общие черты[941] – левые политические убеждения и любовь к театру, искусству, готовке и горам – некоторые из которых могли компенсировать то, чего ему не хватало в дружбе с Фрэнсисом Криком. Но иногда он находил ее непонятной (зачем она держит зеркало на стене напротив ее стула?) с непредсказуемой «колючестью», заставлявшей его держаться настороже.

В результате они работали гармонично,