Странники в ночи - Андрей Быстров

- Никакого вреда? Это трудно... То есть, трудно порой знать, что есть вред. Можно навредить и добрым словом, а можно принести человеку благо ударом по лицу.

Агирре издал негромкое одобрительное восклицание.

- Мои уроки не прошли даром, - заметил он. - Вы не тот, что раньше, и я рад этому... Что ж, если вы глубоко понимаете смысл собственного утверждения, не вижу, чему ещё я могу вас научить. Только одно: будьте всегда осмотрительны.

- Да, дон Альваро, - сказал Айсман со сдержанной гордостью.

- Грань понятия вреда, - медленно продолжал Агирре, - это исключительно тонкая и сложная материя. Но если я верно трактовал её вслед за Кассиусом... А я надеюсь, что это так... Я не перешел эту грань. Я провел Карелина над самой пропастью здесь на Земле, я позволил ему заглянуть, но не дал сорваться - и я рассчитываю, что его притянет рай внешних искушений.

Агирре не произнес больше не слова, и Айсман каким-то образом понял, что эта тишина - окончательная. Он вышел из машины, облокотился на открытую дверцу. Едва ощутимый ветерок был приятен для его кожи. Айсман смотрел в сторону детской площадки, щуря единственный глаз, - туда, где столбики качелей означали для него ворота в Неведомое.

Далеко, очень далеко от него Альваро Агирре встал из-за письменного стола, за которым вел беседу с учеником. Он думал о своих последних словах, об искушениях, через какие пришлось пройти ему самому. "Рай внешних искушений", сказал он Айсману. Да, внешних по отношению к миру земных людей, но и только. Подлинное искушение никогда не бывает внешним, оно живет внутри человека. И оно никогда не бывает раем... Лишь обителью демонов.

5

Андрей стоял в центре комнаты, если это название подходило к пустому кубическому помещению двухметровой высоты (так как это был именно куб, упоминать о длине и ширине излишне). Отполированные до блеска гладкие стены, пол и потолок зеркально сверкали, но было видно, что они сделаны из металла, а не из стекла. Ни дверей, ни окон, ни предметов обстановки, ни какой-нибудь кнопки или замочной скважины, ничего. Андрей не увидел даже источника света, хотя свет, белый и довольно яркий, равномерно заливал внутренность куба. Здесь было холодно - не слишком, но ощутимо, и Андрей инстинктивно поежился. Отстраненный холод словно расставлял его мысли в клеточках шахматной доски. Минуту назад он сидел на качелях; теперь он тут, где за стенами что-то тихо гудит. Он думал об Ане, о несостоявшейся встрече, но без тревоги и тоски. Где бы он ни очутился, Ани здесь нет - это непреложный факт. И другой факт, столь же непреложный, - Аня стала частью Андрея, и она не перестанет ею быть. Правда, лишь в поэтическом смысле, но... Как утверждал Экклезиаст, есть время для каждой вещи и вещь для каждого времени. Посмотрим, как отсюда выбраться.

Сделав шаг по чуть пружинящему полу, Андрей постучал в стену костяшками пальцев... Нет, ХОТЕЛ постучать, потому что рука утонула в поддельном металле. Стена развернулась в длинный коридор, справа и слева бесконечными рядами тянулись мерцающие экраны в рост человека.

- Виртуальные штучки, - пробормотал Андрей.

Он пошел по коридору. Экраны не показывали ничего определенного, у Андрея создавалось впечатление, что он смотрит в иллюминаторы какого-то фантастического воздушного корабля, зависшего в облаках или сразу над ними. Большинство экранов затягивала дымчатая пелена... Но не все экраны. На некоторых пелена разрывалась, и Андрей как будто видел затуманенные пейзажи очень далеко внизу, настолько размытые и неконкретные, что они могли быть и не пейзажами вовсе, а чем-то совершенно иным. Так иногда можно принять электронную плату, сфотографированную под углом с небольшого расстояния, за панораму футуристического города... Даже если фотограф и не ставил перед собой задачи обмануть зрителя.

Гудение то усиливалось, то ослабевало, меняя тембр. Порой оно превращалось в навязчивое жужжание, и некие розовые плавные разводы, похожие на извивы налитого в прозрачную воду густого шампуня, ползли в воздухе, кое-где закручивались по спирали и уходили в черные воронки. Этот контраст розового и черного вкупе с жужжанием что-то напоминал Андрею... Он ассоциировался с насмешкой, глумлением, назиданием. Почему? Андрей не мог вспомнить, не мог ухватить эту ассоциацию.

Из глубины коридора навстречу Андрею поплыло овальное розовое пятно, поначалу принятое им за воздушный шар. Но по мере того, как оно приближалось, вырисовывались ручки, ножки, блестящая лысина, а потом и такие знакомые маленькие глазки. Это был Моол собственной персоной - шут, фокусник и фигляр, болтун и мастер перевоплощений. Он летел над полом, важный, напыщенный, и уже издали принялся величественно кланяться Андрею. Как и все, что делал Моол, поклоны выходили у него чрезмерными, он прямо-таки фонтанировал раздутой профессорской надменностью. Хватило его минуты на полторы, потом он со сладчайшей улыбкой замахал руками. Интенсивность приветственных жестов была такова, что казалось, рук у него по меньшей мере десять... А возможно, в тот момент так оно и было. Никогда не знаешь наверняка, если имеешь дело с Моолом.

- Добро пожаловать в Компвельт, почтеннейший гражданин Галактики! радостно прокричал Моол. - Позвольте мне также от имени планеты Земля приветствовать внеземные цивилизации и выразить нижайшее расположение тем из них, которые достигли вершин наивысшего электронного блаженства! Цивилизация - это вихрь, друг мой, о да. Пучок мчащихся по световоду фотонов, кружение электронных облаков, если смотреть в корень... А я всегда смотрю в корень, как завещали нам Джон фон Нейман и Билл Гейтс!

После этой необыкновенно глубокомысленной тирады Моол оказался рядом с Андреем, стремительно облетел его и торжественно взмахнул появившимся из ниоткуда алым плащом. Сию же секунду стены коридора выгнулись и раздались в стороны, потолок стал куполом исполинского зала, экраны - гигантскими окнами, за стеклами которых безумствовало быстрое разноцветье перетекающих одна в другую ажурных конструкций под ослепительно-голубым ледяным небом.

- Компвельт, компьютерный мир! - объявил Моол, захлебываясь восторгом.

- Ага, - сказал Андрей.

- Что "ага"? - Моол покраснел от обиды. - Перед вами не какие-то жалкие игрушки для детей! В Компвельте нет игрушек, как нет, собственно, и компьютеров. Что такое компьютеры? Грубая реальность, железные ящики, тюрьмы для информации. Здесь же, друг мой, вы видите информацию на свободе.

- Это я вижу, - сказал Андрей. - Я не вижу двери.

- Какой двери? - подпрыгнул Моол.

- Через которую я мог бы вернуться туда, откуда пришел.

- О... То, что вы называете материальным миром? Ваши автомобили, телевизоры, банкноты, дискеты, кондиционеры и унитазы - всего лишь сгустки информации, дружище, информации о том, как должны сложиться атомы, чтобы образовать предметы! Что толку стремиться туда, где стол всегда будет только столом и ничем больше? В Компвельте вы можете добиться всего на свете, даже не шевельнув для этого пальцем! - Он подмигнул. - Вам скучно? Я создам ревущие толпы - смотрите!

Он действительно не шевельнул и пальцем, а за огромными окнами тысячи тысяч причудливо разодетых, ухмыляющихся, кричащих людей заполнили площади и пандусы. Возможно, вблизи они были очень разными, но издали каждый из них до отвращения походил на Моола.

- Не угодно ли кресло?

Что-то твердое подтолкнуло Андрея сзади под коленки, и он упал на пластиковое сиденье. Как бы там ни было, но хоть кресло не фантомное, а впрочем...

Тончайшие серебряные нити выползали из подлокотников. Они обвивали руки Андрея, забирались под одежду, вились по шее, по вискам. Андрей ощутил слабые электрические покалывания в сотнях точек, не на поверхности кожи, а будто под ней.

- Потребление информации - низшая ступень развития, - просвещал Моол, носясь вокруг. - На высшей - СТАНЬТЕ информацией! Отправляйтесь в удивительное путешествие! То, что грубо и примитивно материально - не подлинно! Свингующие курорты гедонизма ждут вас!

Этот счастлив в своих дурацких информационных полях, подумал Андрей. Нашел свой идеал... Его теперь на Землю не заманишь, разве только в развлекательное турне.

Покалывание усилилось, и Андрей почувствовал, как скользит куда-то, словно по гладким рельсам, с возрастающей скоростью... В глазах у него потемнело, в сознании появилась странная область пустоты.

Зал исчез вместе с Моолом. Андрей висел в бескрайнем космическом пространстве, крохотный и до отчаяния одинокий. И был он сейчас не Андрем Карелиным, а

/давным-давно, в далекой-далекой галактике/

скитальцем по имени Ильзор, и его корабль был сделан из звездной пыли и серебряного огня... Его корабль, который летал быстрее всех кораблей во Вселенной. В зеркальных панелях рубки отражалась кольчуга Ильзора, сплетенная из колец вечного льда с планет Бетельгейзе, отражался и пылающий как протуберанец грозный шлем. В руке Ильзор сжимал рукоять волшебного рубинового меча... Он смотрел в зеркала и видел сквозь них, он знал, что произойдет, он по своей воле замедлял и разгонял время - так, как ему хотелось.