Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов

— Так уважим мы просьбу Султана, прибавим ему немного земли? — подлил масла в огонь Туребай.

— Твоему Султану все мало! Ему и могила будет тесна! — неслось с одной стороны, а с другой откликались:

— Он верблюда с шерстью проглотит и не подавится!

Наконец, когда страсти раскалились, Туребай решил вмешаться:

— Что же, так и будем мы всю жизнь одного барана на тысячу ртов делить? У Ишмата возьмем — Ташмату дадим, у Ташмата возьмем — Орынбаю дадим.

— А где новую землю возьмешь, чтоб и Ишмату и Ташмату вдосталь? — негромко спросил Сеитджан — труженик, каких мало даже среди землепашцев Мангита.

— Спрашиваешь, где взять? А вон лежит, бери, сколько хочешь! — широким взмахом руки указал Туребай в сторону раздольной нетронутой степи.

— Э, была б там вода...

— А вода — дело рук человека! Проложи ей дорогу, она и пойдет.

Несколько дней уже вынашивает Туребай эту мысль, с той самой ночи, в которую так и не уснул, слушая до утра Нурутдина Маджитова. Многое объяснил ему тогда учитель, ясную картину перед глазами открыл. Теперь Туребаю понятно: советская власть — это достаток, свобода и равенство трудового народа, это чтоб без баев и бедняков, без своеволия одних и бесправной подавленности всех остальных, это чтоб рай на земле, да только без бога и его земных прихлебателей. Так, кажется, говорил учитель Нурутдин? Это светлое царство будет называться «социализм». Но дорога к нему непростая: горы свернуть придется, многих врагов одолеть в кровавой битве!

Помнится, слушал тогда Туребай учителя Нурутдина, долго слушал — всю ночь, а на рассвете спросил: «Ну, а я, аксакал аула Мангит, что я должен делать, чтоб все, про что ты рассказывал, сбылось на нашей земле?» Тогда учитель ответил:

— Тысячи маленьких дел, как песчинки в пустыне, будут тебя засыпать. Каждой найди свое место, но не дай им вырасти над собой могильным курганом. Помни — есть главное: поднять жизнь в ауле, с корнем вырубить байскую власть, высветить души лучом знаний. Как это сделать, с чего начинать?

И Нурутдин увлеченно рассказывал Туребаю, как дехкане в иных кишлаках начали строить каналы, возводить большие дома, прочел по какой-то бумаге о ТОЗах — товариществах по обработке земли.

В самое сердце запали Туребаю эти слова. Он думал над ними днем и долгими бессонными ночами. И сейчас пришло время обо всем сказать людям, поделиться сокровенной мечтой.

...Поздним вечером расходились дехкане из чайханы. Во все концы аула понеслась странная до неправдоподобия весть: будем строить отводной канал, осваивать новые земли.

В доме Калия собрались соседи.

— Рыть канал — дело доброе, ничего не скажешь. Только кто мне платить за это будет? Или так, за слава аллаху? — гудел мощный бас.

— Для себя ж канал строим! — возбужденно пояснял Калий. — Для тебя, для меня...

— Ты и плати.

— Я? Да я больше тебя вырою!

— Носом?.. Ну тогда пусть платит мне тот, кто не роет, — упорствовал бас.

— Вот так и мы порешили. Кто на работы не выйдет — плати. Придется нашему Дуйсенбаю мошну свою потрясти. И Атаджану тоже. За их счет нанимать землекопов будем.

— Где ж вы такой закон нашли, чтоб обирать человека? — раздался недовольный голос.

— Это Дуйсенбая обирать? Да он сколько лет уже весь аул грабит! Теперь ничего, пусть расплачивается — не сдохнет небось! И закон в полной святости соблюден будет: заключим этот, как его, уговор с батрачкомом — Ходжанияза, будь он неладен, назначили, — по уговору как раз и расчет. Без обмана!

— Батрачком, говоришь? А это что еще за невидаль такая?

И, потирая вспотевшую шею, безбожно коверкая незнакомые слова, Калий с апломбом ханского казначея объясняет собравшимся и что такое батрачком, и как будут производиться сложные финансовые операции.

А в доме Сеитджана другой разговор: про большой общий дом, что будут строить в этом году члены ТОЗа.

— Выходит, все у нас общее будет — и дом, и хлев, и амбар, так, что ли? — допытывался рыжий лопоухий джигит.

— Дом общий, а комнаты в нем — каждому своя, — терпеливо разъяснял Сеитджан.

— А котел как же — один на всех? Я бешбармак варю, сосед пятерню запускает? Или по-другому: он варит, я аромат вкушаю? Не-е, так каши не сваришь! Недаром сказано: чем забор выше, тем сосед лучше. Потому что и глаза не ужились бы друг с другом, не будь между ними носа.

— Глаза не видали, а нос свой туда же, — откликнулся молчавший до сих пор Орынбай. — Доброе дело задумали, всем миром работать будем, делить между собой поровну.

— Было б что делить!

— А жены тоже общие будут? — подкинул кто-то из темного угла провокационный вопрос.

— Тебе-то, холостяку, что за печаль! — злобно огрызнулся Сеитджан.

— Я к тому, что если общие, в ТОЗ вступать буду. Примете?

— Ты чего над людьми насмехаешься? — крикнул Орынбай, сжимая огромные кулачищи. — Сказать чего хочешь? Говори!

— Хочу сказать, рукой глупца змею ловят, — предостерегающе произнес тот же сиплый голос.

— От Дуйсенбая наслышался?

— Своя голова имеется.

Во многих юртах идет сегодня горячий спор — где одобряют планы аксакала, где потешаются над пустыми бреднями, а где уже аркан готовят на каждое его слово. Выйдет ли что из задуманного, этого не знает пока и сам Туребай. Но одно его радует: за всеми этими спорами, пререканиями, горячими словесными схватками как-то сама собой отошла на задний план, будто потеряла свою устрашающую власть над людьми, тень загадочного всадника. Только б не появился он опять, только б не сейчас... Но он появился...

3

Трудно предвидеть последствия в судьбе человека, к каким приведет, будто камень на голову свалившийся, случай. Десятки раз убеждался уже в том Дуйсенбай: дурное событие благим результатом зачастую венчается, счастливая встреча — горькой горестью оборачивается. Что к добру, что к беде — поди угадай. Не угадаешь. Для того ясновидение особое надобно. А Дуйсенбай