Последний бой - Тулепберген Каипбергенович Каипбергенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ни минуты не сидит теперь Дуйсенбай без дела. То ни свет ни заря поскачет куда-то на горячем коне, то у себя темной ночью гостей принимает. Куда девалась осмотрительная неторопливость бая, склонность к блаженной мечтательности? Подменили человека, не иначе. Ну разве ж в прежние времена носился б он по округе в такую вот злую непогодь? Да его б силой от очага не оторвать!
В полночь, попетляв по узким городским улочкам, Дуйсенбай спешился, опасливо оглядевшись, постучал в ворота. Открыли не скоро: приглушенный старческий голос допытывался, кто да откуда. Наконец бдительный страж пропустил Дуйсенбая во двор, быстро затворил ворота.
— Дома хозяин? — негромко спросил поздний гость, с трудом рассмотрев в темноте сморщенную физиономию старухи.
Привязав коня, старуха проводила Дуйсенбая в жарко натопленную комнату, где над дастарханом сидели усатый Таджим и Курбанниязов.
— Благополучен ли был ваш путь? — любезно поинтересовался Курбанниязов, а сам сощурился так, будто и видеть ему Дуйсенбая противно, и слышать его тошно.
— Славу аллаху. Самый благополучный путь тот, что приводит к цели, ради которой отправляешься в путь. Какими новостями порадуете?
— Нетерпелив стал, Дуйсеке, нетерпелив, будто кто по пятам гонится, — осуждающе глянул на гостя Курбанниязов. — Всему свое время.
— Верно сказали: всему свое время. А наше убегает... убегает, как... — запнулся Дуйсенбай, подыскивая нужное сравнение.
— ...Как молодая жена от дряхлого сердцееда! — подсказал Таджим без излишней деликатности и, довольный своей оскорбительной шуткой, расхохотался.
— Ну, довольно, хватит, не для того собрались! — вмешался Курбанниязов. — Революция требует железной дисциплины!
— Что?! — приподнялся Таджим, выпучив удивленные глаза.
— А-а, — спохватился Курбанниязов, пояснил: — Привычка. Извините.
Несколько минут в полном молчании пили чай. Затем хозяин заговорил, понизив голос до шепота:
— Есть указание разделять весь край по нациям.
— Как так? — не понял Таджим.
— Национальное размежевание, — пояснил Курбанниязов. — Каждый народ свою автономию иметь будет.
— Автономию? Это что же за вещь такая? Ты не мудри! Скажи прямо — польза нам от того или вред?
— Если с головой, то польза. Нужно повернуть дело так: раз автономия, значит, не каракалпак — с нашей земли убирайся!
— Это так большевои решили? — никак не мог разобраться Дуйсенбай.
— Дурак! Это мы так решили.
Нет, даже после того, как Курбанниязов подробно объяснил им, что собираются делать большевики, ни Таджим, ни Дуйсенбай так ничего и не поняли. Самоопределение наций? Союз равноправных республик? Единство классовое вместо религиозного? В конце концов, отчаявшись проникнуть в тайну этих загадочных слов, Таджим раздраженно махнул рукой:
— Ты нам мозги не морочь! Что делать нужно?
— Делать так, чтобы каракалпак на русского собакой кидался. А русские — на каракалпака.
— Вот это понятно. А то — самоопределение, автономия, размежевание...
Теперь начал соображать и Дуйсенбай.
— Выходит, если наш аксакал казах, нужно...
— Верно! — живо поддержал его догадку Курбанниязов. — Наведи народ на мысль, осторожно так, исподволь, что аксакалом в Мангите должен быть свой человек, каракалпак. Ну, тот же Ходжанияз хотя бы.
— В прошлый раз оно ведь не получилось, — напомнил Дуйсенбай.
— Ваша вина. Не смогли безмозглую толпу перетянуть на свою сторону.
— Не смог!.. — огрызнулся Дуйсенбай. — Сколько денег потратил! Перед собственными батраками унижался — упрашивал.
Искушенный в делах тонкой политики, Курбанниязов обстоятельно разъяснил Дуйсенбаю, как он должен действовать дальше, и закончил хитрым наставлением:
— Если собака кусается, иди к ней либо с костью, либо с палкой.
Неожиданный стук в ворота, громкий и настойчивый, прервал задушевную беседу. Лицо Курбанниязова вытянулось, обычно прищуренные глаза от испуга расширились. Дуйсенбаю померещилось даже, будто уши у хозяина удлинились и стали торчком.
— Кого это носит?! — поднялся Таджим, достал из-под халата револьвер, подошел к дверям.
— Стой! Не ходи! Сейчас... — засуетился хозяин, забегал по комнате, не зная, за что ухватиться.
Осторожно ступая, вошла сморщенная старуха. Сообщила скрипучим голосом:
— Ембергенов какой-то. Пускать?
— ГПУ?! — Холодный пот выступил на лбу Дуйсенбая.
— Сюда! Скорее! Ну! — метался хозяин, выталкивая гостей в низкую дверцу. — Туда не пойдет — женская половина. Только смотрите!..
Прикрыв дверцу, Курбанниязов пошел отворять ворота. Ембергенов ввалился в комнату шумный, возбужденный.
— Ты прости, что так поздно, — неотложное дело. Прискакал из Мангита нарочный, говорит, святой дух объявился. Второй раз навещает. Суматоха там страшная — конца света ждут.
— Какой дух? Что за ерунду ты несешь?
— Поехали. Там разберемся, на месте. Ну, собирайся! — торопил Ембергенов.
— Я?.. Я сейчас. Подожди.
Из-за дверцы раздался испуганный женский вскрик. На высокой ноте оборвался, будто кто рукой зажал рот.
Ембергенов прислушался.
— Ты не пугайся: жена хворает — бред, — поторопился объяснить Курбанниязов.
— Может, фельдшера вызвать?
— Пройдет... Ну, пойдем? — уже тянул Ембергенова за рукав хозяин.
— Да как же ехать тебе, если с женой такое? — то ли сочувствуя, то ли подозревая что-то неладное, не двигался с места Ембергенов.
— Теща присмотрит. Поехали.
— Нет, ты оставайся. Возьму с собой Нурутдина. Заодно разъяснит там народу про религию. Мужик он толковый, учитель, умеет с людьми разговаривать.
— Ну, если так... Ладно. А я в другой раз, — охотно согласился Курбанниязов.
Он проводил Ембергенова до ворот, пожелал счастливого пути и, как только тот отъехал, стремглав бросился в дом. Дуйсенбай и Таджим
