Дорогая, я дома - Дмитрий Петровский

думаю, что долбанул бы сейчас «Ред Булла» – было бы правильнее, если б долбанул. Забыл купить, а сейчас поздно. Автоматически секу зеркала – там прошелся длинный, очкастый, костюмный. Москва не спит – никогда, но только что нам, простым парням, обламывается с той неспящей Москвы?

Появляется кавказец в остроносых ботинках и кожаной куртке, треплет кривыми черными пальцами женские блузки, заходит в стеклянную дверь бутика, берет туфлю, переворачивает, смотрит каблук. На туфлях ценник – 35 000 рублей, и я не знаю, зачем он вообще их трогает. Может, ему чисто интересно, какие туфли покупают телки, о которых он может только мечтать. А может, хочет посмотреть, «че щас модно» – и показать тому мужику, что возит такие же, но по пятьсот рублей из Китая: «Хачу такие». А может, и вправду наторговал шавермой из дохлых кошек на такие туфли – и еще на десятилетний лупатый мерс и на собственную, несъемную квартиру.

ДОСТАНЬ ПУШКУ ИЖ-71 ПОДОЙДИ СЗАДИ УДАР ХРУСТ КРОВЬ ПАДАЕТ НА ТУФЛЮ МАНУЛО… МАНОЛО… ЗАБЫЛ КАК ЕЕ Я КРУЧУ РУКИ ВЕДУ В ТЕМНУЮ КОМНАТУ ЛИЦОМ О СТЕНУ ЛИЦОМ О БАТАРЕЮ ВАС СУКА СКОЛЬКО ВАС В МОСКВЕ А Я ОХРАННИК ТОЛЬКО ОХРАННИК ВСЕГДА ОХРАННИК…

Кавказец ставит туфлю назад, проходя мимо, улыбается мне, я делаю морду кирпичом – типа, мне наплевать. Да так, в сущности, оно и есть.

Засекаю в зеркале девчонку. Она идет вдоль вешалок с одеждой, безразлично перелистывает их пальцами – в панорамном зеркале выглядит очень худой и длинноногой, телочка-спичка на шопинге, сейчас нагнется и разломится пополам. Остановилась, провела по понравившейся тряпке рукой, поискала цену, подхватила – и пошла дальше. Потом она появляется из-за поворота, и я вижу ее уже в натуральную величину. Высокая, но не тонкая, даже наоборот, расширяется от длинных ног к бедрам, и потом – еще раз, к груди. Кожаная куртка стягивает талию, юбка, сапоги до колена. У нее не очень длинные волосы, спереди пряди достают до подбородка – уложенное каре, видимо, долго обрабатывалась в салоне. Очень правильное лицо, нос чуть вздернут – похожа на эстонку или на финку, такая здоровая нордическая девка. На шее – шарфик, чисто для красоты, не от холода. И еще – у нее загорелое лицо, и загар – не из солярия. Дорогая телка и не содержанка. Уж поверьте, не первый день в ЦУМе, насмотрелся. Она проводит по мне глазами, и вот тут я останавливаюсь, потому что глаза ее, большие голубые глаза, смотрят на меня совсем не так, как глаза таких же ЦУМовских телок – то есть вообще не смотрят или смотрят сквозь. Не знаю, как объяснить – короче, эта явно меня видит, причем так, как тебя видит более слабый противник, когда ты с ним махаешься. Что-то животное в ее глазах. Присматриваюсь – все, пропало – и отвожу глаза, потому что теперь она уже глядит на меня холодно и зло – какого черта я уставился.

Она берет еще пару вещей, брючки и пиджак, стучит каблуками, словно марширует, и уверенно идет мимо меня. Но ее глаза все же на секунду, на долю секунды встречаются с моими – и я снова вижу этот взгляд, и он заставляет не то что насторожиться – что-то профессиональное щелкает во мне. Девчонка идет в примерочную, и я слежу, как она закрывает дверь, даже делаю два шага в ее сторону, не забывая посматривать по зеркалам. Дверь примерочной не доходит до пола – я вижу ее ноги в сапогах, как она ходит по узкой кабинке, поворачивается, видимо, перед зеркалом – и все вроде так, но ее взгляд – с ним что-то не то, настолько не то, что, забыв все остальное, я стою и пялюсь на ее ноги. Жду, когда она снимет сапоги, чтобы примерить брюки. Но она так их и не снимает – долго стоит в одной позе, потом вертится, потом снова стоит. Наконец неожиданно толкает дверь, выходит – я быстро отвожу глаза, встаю по стойке «смирно», гляжу в сторону касс.

В руках у девчонки ничего нет, и сквозь на секунду открывшуюся дверь я вижу кучку одежды, брошенную кое-как на лавке в примерочной. Не барское дело убирать за собой, в магазине, где меньше десятки ничего не стоит, – сами, конечно, приберутся. Все так же глядя перед собой, она проходит мимо, и я не выдерживаю, опять на нее смотрю, ловлю взгляд, в котором, клянусь, есть что-то жалкое и вызывающее одновременно – и понимаю, что мне делать дальше. Она проходит, я смотрю сзади, какие красивые и крепкие у нее ноги, какие формы – как литые, какая она вся ухоженная и вкусная. Она уходит за поворот, отображается в зеркале – спичкой с нелепо вытянутой головой, сжимается, превращаясь в точку, подходит к краю зеркала. Я делаю шаг в сторону примерочной, открываю дверь, смотрю. На полу разбросаны какие-то пакетики, упаковка, пара вешалок. На лавке лежат кучкой брюки и пиджак – кофточки, которую она брала первой, нет.

Как во сне, я наклоняюсь, подбираю брюки, проверяю один карман, потом другой. В правом кармане – прямоугольная магнитная защита, что была на блузке – шляпка там же, а железка, которой она была закреплена, перекушена.

Я вспоминаю, как она уходила по коридору, ее загар, ее ухоженное лицо, и думаю, что не может быть, она не могла – но вспоминаю ее взгляд, снимаю с пояса рацию и вызываю северный выход.

– Северный, ответил! – хрипит рация, и я говорю: «Блондинка, кожаная куртка, юбка, черные колготки, сапоги – принимайте пассажира». Потом вызываю остальные выходы, потом – дежурного по смене и прошу замену – на случай, если понадоблюсь внизу. Девчонки-продавщицы смотрят на меня с интересом. Они, кажется, даже хотят что-то спросить, но не решаются. Я гляжу то на одну, то на другую, и до меня доходит, что они просто не знают, как меня зовут и как ко мне обратиться.

Время тянется, рация молчит, и я уже не хочу спать. Я вспоминаю эту девчонку, и иголочки покалывают мои мускулы – тревожно, но, в общем, приятно. Как она уходила, как качала своей ухоженной, откормленной задницей.

Наш этаж пуст, продавщицы все так же смотрят на меня, потом я вижу в зеркале паренька в такой же, как у меня, форме, шагающего по коридору. В рации пару раз что-то кашляет, но ни одного связного предложения из нее не доносится. Парень в форме, которого я не знаю, подходит, угрюмо кивает