Дорогая, я дома - Дмитрий Петровский

Представьте человека, у которого первый в жизни секс был со стюардессой. Счастливый, ага. Ну вот, и теперь он всю жизнь хочет только стюардесс. Понимаете – круг его поисков подруги жизни сужается – ему теперь все время придется торчать в аэропортах. А стюардессы не захотят с ним знакомиться. А те, что захотят, – окажутся замужем, или тупыми как бревно, или уж совсем страшными. Короче, ему будет трудно. Нет, скажете вы, но не так же все плохо, он может найти себе красивую не стюардессу, а нормальную девчонку. Ясный пень, тут не поспоришь, большинство так и делает. И вот потом он с этой нормальной девчонкой, его подругой или женой, летит отдыхать в Турцию – а вокруг, в самолете, ходят они: форменные юбки, значки с крылышками, а подруга сидит рядом в кресле, и все, что ему остается, – смотреть на стюардесс глазами побитой собаки. Ну, еще порносайты. Короче, понимаете, чувак хоть и с подругой, но все равно по жизни остается один со своими фантазиями. И это, заметьте, самый простой пример.

Кирилл Яландаев, сотрудник охранного предприятия

Московский дневник

БЕЛОЕ. ОСЛЕПИТЕЛЬНО-БЕЛОЕ В КРАСНЫХ ОСКОЛКАХ ЛИЦО ВОВЫ ТАКОЕ ЖИРНОЕ ТАКОЕ ТУПОЕ ТАКОЕ НИКЧЕМНОЕ ЗАЧЕМ ОН ЗАЧЕМ ОНО ВСЕ УДАРЬ УДАРЬ УДАРЬ В ГРУДИНУ СВАЛИ ЗАПИНАЙ УБЕЙ СНОВА БЕЛЫЕ ВСПЫШКИ КУЛАКИ БОЛЯТ ЧТО ЭТО ВОВА СПОРТЗАЛ ТИХО ВСЕ ВСЕ ВСЕ

И действительно все. Что-то, что только что накатило, ушло – и я стою как идиот, который не помнит, как зовут и где живет.

– Кирьян, ты че? Мы ж не в контакт! – Вова улыбается, толстый нос картофелиной разъезжается по щекам, хотя вид у него охреневший. – Или тебе кого-нибудь отхерачить не терпится?

Я стою посреди зала – почему-то в самой середине, хотя вроде только что мы с Вовой были в стороне, пробовали удары и блоки не в контакт, не касаясь друг друга. Я встряхиваю головой, и мне кажется, что все смотрят на меня, хотя в действительности им, наверное, пофигу.

Вова собирает ладонью пот со своей бритой башки, хватает с пола полотенце и, зашвырнув на плечо, идет в сторону раздевалки. По дороге трясет рукой, мокрые капли сверкают в воздухе.

– Ты бы еще в морду дал, упырь! – бормочет он по дороге и почему-то потирает рукой грудь, а у меня странное ощущение в мышцах, будто они помнят, что только что резко распрямлялись, а на костяшках кулаков – будто остатки касаний.

И вот Вова идет через зал, я гляжу в его мясную спину, потом тоже подхватываю с пола полотенце и шагаю за ним. Голый зал, маты на стенках, но пол деревянный, и падать больно. Проходим дальше через тренажерку – тренажеры, уже видавшие виды, по пояс голые мужики с уханьем тягают железо, грузы грохочут, поднимаясь и опускаясь, как кузнечные молоты.

Вова идет мимо них, как будто не видит, и только возле одного молодого парня, который качается штангой из положения лежа, и кажется, вот-вот выдохнется и уронит эти сто с гаком килограммов железа себе на грудь, он тормозит, лениво берется одной рукой за перекладину штанги, кладет ее на подставку и, бросив небрежно: «Отдохни, мужик», – идет дальше.

В раздевалке воняет кислятиной, носками и немного мочой, большинство мужиков из тех, что тут тренируются, работают в том же охранном предприятии, что и я. Света всегда ворчала, что моя фирма могла бы найти что получше, но я не жалуюсь. Спасибо, есть этот.

– Концерт вчера охраняли, слышь, – бухтит Вова, – группа там играла эта… «Ленинград».

– «Ленинграда» больше нет, у них певец умер, – отвечаю я, пока снимаю тренировочные и переодеваюсь в джинсы. Вова так и остается в трениках, переодевает только футболку.

– А чо, где я вчера работал по-твоему? Говорю тебе, «Ленинград», – я так ржал над ихними песнями этими. «В руки лопаты, хуячим, хуячим», – знаешь, да? Только слушали их всякие упыри, встанешь отдохнуть – а он, сука, лезет, еле успеваешь его оттащить. Ну, и в торец иногда, чтоб уж наверняка. А ты че, все в ЦУМе дежуришь?

– В ЦУМе, – отвечаю, втирая дезодорант под мышкой.

Вова встает в полный рост, его поросячьи глазки сужаются от смеха. Потом вдруг перестает смеяться, делает серьезную рожу и гладит грудь под футболкой.

– Кирьян, козел, здорово въебал… Погоди, в следующий раз будем махаться, я тебе вспомню. Ладно, побежал. Меня Катька ждет, она вчера простудилась.

– И че, ты ее, типа, лечить понесся? – спрашиваю я тупо.

КУДА ВЪЕБАЛ, КАК, КОГДА, О ЧЕМ ОН?

– Ага, сейчас… Лечить… – Вова делает хитрое лицо и становится похож на китайца. Старого хитрого китайца, который знает что-то такое, чего не знаем мы. Я удивленно смотрю на него – он улыбается еще хитрее, до хруста жмет мне руку и отваливает.

Остаюсь один в раздевалке, смотрю на мою спортивную сумку «Найк», черная с белой загогулиной на боку, все чин чином – подарок Светки. Кроссовки воняют. Лампа дневного света под потолком загорается по краям красно-оранжевым и начинает мигать: так-так-так. Я сваливаю в сумку вещи, мои движения замедляются, как в свете стробоскопа на дискотеке. Вспышки выхватывают то мокрую футболку, то кроссовок, то руки, то какую-то черную типа бархата тряпку, то кольцо на пальце «спаси и сохрани» – тоже Светкин подарок. Пора валить.

* * *

По дороге домой встречаю смуглого парня в тренировочном костюме. Это Армен, мой сосед – я киваю издалека, он тоже кивает, потом оба натыкаемся на огромную лужу, целое море грязной воды в асфальтовой выбоине – пытаемся обойти лужу с одной и той же стороны, смеемся, пытаемся обходить с разных, наконец расходимся.

СТОЛКНИ ЭТОГО СУКИНА ХАЧА В ЛУЖУ, НАСТУПИ СВЕРХУ – ПУСТЬ ПУСКАЕТ ПУЗЫРИ В МЕРЗКОЙ ВОНЮЧЕЙ ВОДЕ, ПУСТЬ ЕГО ЛИЦО СТАНЕТ КАК РАЗБИТЫЙ АСФАЛЬТ – ХВАТИТ КОРМИТЬ КАВКАЗ НАСТУПИ СВЕРХУ НУ ЖЕ ДАВАЙ.

Быстро темнеет, загораются огни – через окна первых этажей становятся видны кухни, всякий хлам в лоджиях, пожелтевшие обои. В одном из окон на первом этаже – синий мигающий свет, когда прохожу мимо и оборачиваюсь, вижу огромный телевизор, по которому идет порнуха – девчонка лежит животом на столе, а длинноволосый парень наяривает ее сзади. Потом камера наезжает – и я вижу, что у длинноволосого парня есть сиськи, и вообще это девчонка, а на столе лежит парень, и у девчонки искусственный член. Она