Первая клетка. И чего стоит борьба с раком до последнего - Азра Раза

Когда Лаура работала над биографией Эмили Пост, у нее нашли особенно злокачественную форму опухоли мозга, при которой выживаемость составляет разве что несколько месяцев. Несмотря на мрачнейшие перспективы (в какой-то момент ее врач-реаниматолог позвонил мне и попросил посоветовать ее родным “позволить природе взять свое”), Лаура не просто выжила вопреки всему, но и возобновила работу над книгой почти сразу после операции, что было настоящим чудом. И хотя мозг Лауры регулярно подвергался атакам радиации и химиотерапии, она нашла опору в глубоких научных исследованиях подробностей жизни другой великой женщины. Книга “Эмили Пост”, создание которой финансировал фонд Нимана при Гарвардском университете, где сразу оценили проект по достоинству, – не просто фантастическое личное достижение Лауры, но еще и прекраснейшее свидетельство неукротимости и величия человеческого духа. И Эмили Пост, и Лаура Кларидж обратили личную трагедию в конструктивное русло и являли собой образец хороших манер и в горе, и в радости.

Опухоль мозга у Лауры была не первичной: у нее была лимфома с многочисленными метастазами в мозге. Лаура прошла через несколько хирургических вмешательств, много циклов химиотерапии, облучения, таргетной терапии, ей сделали аутологичную пересадку костного мозга. Все это трудное время она не переставала писать, более того, она пишет и сейчас – и у нее получается даже живее и образнее прежнего. Ее последняя книга “Дама с борзой. Бланш Кнопф” (The Lady with the Borzoi: Blanche Knopf) вышла в 2017 году и была прекрасно принята критикой. Сейчас Лаура работает над своей первой художественной книгой.

Харви умер от лимфомы. Покойся с миром, Харви.

Пер умер от осложнений после пересадки стволовых клеток. Покойтесь с миром, Пер.

Лаура узнала, что у нее лимфома, шестнадцать лет назад – и жива до сих пор. И пережила пересадку стволовых клеток.

Лаура – причина, по которой онкологи не опускают руки. Мы не вправе опустить руки.

Да здравствует Лаура!

Речь Марка на гражданской панихиде по Харви

Наш папа не был сентиментальным. Он оставался ученым до конца. Эмоции мешают ясно мыслить, а если не можешь ясно мыслить, ты все равно что слепой. Но у папы была сторона, которую посчастливилось видеть лишь немногим. Он, конечно, был всегда человеком практичным – но на самом деле и эмоциональным тоже. Он отстаивал свои убеждения и никогда не отступал. Одним из этих убеждений было то, что важно умереть достойно. Как бы ни было больно, нельзя ныть. Он не хотел стать обузой для детей и жены. И не стал. Азра выразила это лучше всех: “Ухаживать за ним было не бременем, а большой честью”. Папа часто говорил: “Смерть смотрела мне в глаза, а я смотрел на нее”. Так и было, папа.

А главное – наш отец был предан идее семьи. Он обожал нас, а мы – его. Он часто благодарил нас за все дни и ночи, которые мы провели рядом с ним, но я говорил ему, что благодарить не надо. Никто из нас не мог быть в другом месте. Мы с ним часто говорили о его болезни. Один раз он спросил меня, зачем продолжать борьбу… что в этом хорошего? Я ответил, что его болезнь еще сильнее сплотила нашу семью. Он улыбнулся и сказал, что рад, что в этом есть что-то хорошее.

Азра, он боготворил тебя. Он часто говорил мне, что это была любовь с первого взгляда. У вас была любовь, как в волшебных сказках. Папа улыбался, стоило тебе войти в комнату, даже когда лежал без сознания. Я в жизни не видел ничего подобного и считаю, что для меня было честью наблюдать, как вы преданы друг другу. Твоя забота о нем – пример для подражания. Ты никогда не оставляла его и не позволяла ему сдаться. Никто не сделал бы для него больше, и он это знал. Ему очень повезло, что он встретил тебя.

Когда я разбирал его бумажник, то, к своему удивлению, нашел спрятанный листок. На нем папиным почерком были написаны две цитаты. Я хотел бы прочитать вам одну из них. “Сказать больше нечего. Эти долгие испытания не принесли мне никакой радости, однако некоторое удовлетворение все же дали. Я часто удивлялся, зачем продолжаю бороться. Хотя бы это я понял и теперь, в самом конце, знаю, в чем дело. Нет никакой надежды, никакой награды. Эту горькую правду я знал всегда. Но я человек, а человек в ответе за себя”. (Это слова Джорджа Гейлорда Симпсона.)

Наш отец умер днем девятнадцатого мая, в воскресенье, в три часа двадцать минут. Его семья продолжает жить в любви и близости, которой он гордился бы. Мы любим тебя, папа. Ты был нашим лучшим другом. Мы скучаем по тебе каждый день.

В память о Харви, чья жизнь была посвящена науке и поискам выхода из положения для его онкологических пациентов, была учреждена ежегодная лекция его имени. Приведу здесь вступительное слово Шехерезады на десятом мемориальном симпозиуме, посвященном памяти Харви Прейслера, в 2012 году.

Я помню его последнее утро – девятнадцатое мая две тысячи второго года, – когда он лежал при смерти. В семь часов ко мне в комнату, где спали мы с сестрой Сарой, пришла мама и сказала, что папа хочет нас видеть. Сердце у меня сжалось, интуиция восьмилетнего ребенка подсказывала, что дело плохо, и я бросилась к нему – и обнаружила, что он сидит в постели и улыбается, раскинув истощенные руки, чтобы обнять меня. Несколько часов мы провели вместе – я читала папе свои любимые книжки, скакала по его постели, носилась по комнате с его ходунками, пускалась с ним в серьезную дискуссию о мадагаскарских лягушках и мерила ему “тимпапуру” градусником, с которым любила играть. Все это он терпел с ласковой улыбкой. Наконец пришел друг нашей семьи Ваня и увел меня гулять в парк со своей дочкой и моей лучшей подружкой Сальпи. Больше я отца не видела.

Лишь через несколько лет мама рассказала мне, что в то утро папа проснулся в пять утра, увидел, что у него отовсюду идет кровь, понял, что у него ДВС-синдром (диссеминированное внутрисосудистое свертывание), и спокойно сказал, что сегодня умрет. Мама умыла его и поменяла повязку вокруг катетера, и тогда он сказал, что хочет провести последние часы с семьей, хотя ему было все труднее и труднее дышать – легкие наполнялись кровью. В эти последние часы папе было спокойнее смотреть, как я играю, слушать мою бесконечную болтовню и детские книжки и обсуждать особенности биологии моих террариумных лягушек.

Amor fati во всей своей полноте.

Так Харви жил. И так он умер. Он был гордым до конца. Тем ясным солнечным майским днем в Чикаго он, усталый и измученный, испустил последний