Первая клетка. И чего стоит борьба с раком до последнего - Азра Раза

решишь не бороться. Скажи нам, чего ты хочешь. Мы здесь ради тебя. Пожалуйста, поговори с нами. Поделись своими мыслями, расскажи, чего ты боишься”.

Сара и Омар. С разрешения Нахид Азфар

Я бы хотела сказать родным, близким, врачам, медсестрам и социальным работникам: устройте такой разговор. От разговоров не умирают. От разговоров никто не предпочтет смерти физические страдания. Никто не откажется жить оттого, что ему изложили все варианты. Пожалуйста, не будьте трусами.

Не делайте, как я, не ждите, что кто-то предложит паллиативное лечение и даже эвтаназию. Я ждала, что кто-то поможет мне рассказать брату обо всех исследованиях и вариантах, о которых я разузнала ради него, кто-то протянет мне руку помощи и сам заведет этот разговор.

Я считаю, что все мы предали бхайя. Мы коллективно забыли, что самое главное в любви. А это – сострадание и самоотверженность.

* * *

10 июля 2018 года

МУРСИ, ЖЕНА ОМАРА

Мы не допускали и мысли, что Омар умрет. Мы ни разу не говорили с ним о смерти. Если бы мы знали, какой безнадежный у него прогноз, то решили бы завести ребенка. Я не хотела детей. А он хотел. За месяц до диагноза мы обсуждали эту тему и решили, что дети у нас будут. Но потом ему поставили диагноз – еще до того, как мы поженились, – а после этого, само собой, произошло очень много всего и было не до таких разговоров. Если бы мы знали, что у него нет шансов выжить, мы подумали бы о ребенке.

Второе, что мы сделали бы иначе, если бы знали все, – мы бы больше путешествовали. В 2008 году, после нескольких операций на легких, мы решили поехать в Грецию в свадебное путешествие. Омар даже не хотел говорить об этом врачам, потому что не хотел, чтобы ему запретили. Они сказали бы, что у него подавлена иммунная система и путешествовать для него слишком опасно. Это было для нас чудесное время! За все путешествие Омар ни разу ни на что не пожаловался, хотя наверняка в иные дни у него все болело, но наше счастье затмевало все. Надо было устроить еще несколько таких поездок.

А еще все эти операции. После первой же нам сказали, что раковые клетки попали в кровь. Это значит, что рак уже распространился. Но врачи не сказали нам, что это означает с точки зрения прогноза. Мы все говорили о шансах – то они были 85 %, то вдруг упали до 75 %. Даже если и так, мы не придавали этому значения. Мы надеялись на лучшее всей душой – и, безусловно, сам Омар, и все мы. Вот нам предлагают еще один курс лечения, и он-то и приведет к успеху. Вот почему мы продолжали лечение. Дальнейшие операции и пневмония были для него пыткой. В какой-то момент после седьмой или девятой операции мы задались вопросом, зачем ему столько операций. Когда я вспоминаю об этом, то могу точно сказать, что на его месте я бы не согласилась на все эти операции. Это ведь очень больно.

Китти С.

18 июня 2018 года

КОННОР, СЫН КИТТИ

Опыт не позволяет мне придираться к медицинской стороне дела. Мама всегда с восторгом отзывалась и о вас, и о других врачах, которые лечили ее, точнее, о тех, с кем она работала. Мама была человеком необычайной душевной щедрости и, как сказала мне одна ее подруга, “всегда обеспечивала всем прекрасную жизнь” – это было сказано между делом, но очень тронуло меня. Более того, она даже не хотела огорчать меня своим диагнозом и первые несколько месяцев болезни ничего мне не говорила, пока тетя Хелен не убедила ее, что надо сказать. Но и потом она умудрялась оберегать меня от самых скверных сторон. Мы с Хелен, будто ищейки, высматривали мелкие знаки и намеки и пытались из них составить картину прогрессирования маминой болезни и хода лечения, понять, что, собственно, происходит в ее жизни. В первое время после ее смерти мы с Хелен не могли понять: может быть, она так долго держалась ради меня? Может быть, она смотрела на всю неразбериху, которая творилась в моей жизни, и думала: “Мне нельзя умирать, потому что он без меня не справится”? Мы до сих пор иногда посмеиваемся над тем, сколько она оставила записей и распоряжений по поводу организации похорон и кремации, словно хотела исполнять свои обязанности в семье и после смерти. Мы-то все время пытались снять с нее эти обязанности, но не получалось.

Коннор. С разрешения Филиппа Белла

Вы знаете, я думаю, что наши последние дни с ней, наверное, облегчили маме уход в неведомое. Сколько ни давай в ответ на такую душевную щедрость, всего будет мало. Я попрощался с мамой за два дня до ее смерти, вечером. Она лежала на своем любимом месте на диване в гостиной – худенькая, хрупкая, – свернувшись в клубочек, как ребенок. Я сидел рядом с ней и ужинал, а Юлали, ее сиделка, хлопотала вокруг и угадывала каждую мелочь. Наверное, это прозвучит мрачно, но я считаю, что Юлали – это такая повитуха в смерти, своего рода шаман, который приходит к человеку в самом конце и проводит через процесс умирания, помогает преодолеть все опасения и сожаления, сохранить присутствие духа и принять смерть, более того, помогает пройти этот процесс родным и близким умирающего. Юлали, как и моя мама, человек исключительной душевной щедрости. Она точно знала, что нужно сделать, чтобы облегчить переход. Поболтав немного с мамой – говорить она почти не могла, – я собрался домой, а Юлали велела мне обнять маму. Мама всю жизнь яростно отстаивала свою независимость, старалась избегать открытого проявления чувств, поэтому ей трудно было дать знак в тех случаях, когда ей это было нужно. Но я послушался. Поскольку мама уже не могла даже сесть, я сел рядом с ней и подсунул под нее руки – ощутил ее костлявую спину и слабые мышцы. И я увидел, как она улыбнулась неземной улыбкой от удовольствия – и воскликнула: “Ты такой замечательный! Такой замечательный!”

Была ли это с моей стороны достаточная благодарность за целую жизнь, полную самоотверженной доброты к сыну, который подчас и не подозревал, как трудно приходится его матери? Нет, конечно, тут никакой благодарности не хватит. Но когда я ее выразил, я постарался дать маме понять, что ее страдания были не напрасны. Она была горда и счастлива, что вырастила друга и помощника, который оказался рядом тогда, когда ей это было больше всего нужно.

Назавтра у нее была Хелен, и мама то теряла сознание, то приходила в себя ненадолго. Как сказала Юлали, она странствовала. Хелен, мамина сестра и лучшая подруга, придавала ей сил в этом таинственном