Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир - Deirdre Nansen McCloskey
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В конечном счете, гораздо более полное богатство появилось благодаря буржуазному достоинству и свободе, вдохновляющим инновации в машинах, как физических, так и социальных. Появились кривые спроса и предложения, и навязчивая идея классических и современных экономистов о переходе от неравновесия к равновесию по кривым стала выглядеть несерьезной. Холодные и расчетливые добродетели благоразумия, воздержанности и справедливости не были теми добродетелями, к которым больше всего обращались, - ими были надежда и мужество, подкрепленные любовью и верой. Смит написал книгу о воздержанности, книгу о благоразумии и планировал написать еще одну о справедливости. Воздержание, благоразумие и справедливость: он особенно восхищался этими тремя холодными и публичными добродетелями, признавая любовь и мужество лишь сбоку и стараясь полностью исключить благоухающие благовониями добродетели веры и надежды. И все же надежда и мужество доминируют над инновациями. Смит, конечно, упоминал об инновациях, рассуждая о разделении труда: "Люди гораздо чаще открывают более легкие и удобные методы достижения какой-либо цели, когда все внимание их умов направлено на одну-единственную цель". И он красноречиво говорил о необходимости рациональных государственных институтов, таких как государственные школы и разумная коммерческая политика. Однако в его и последующих рассуждениях поражает то, насколько большое значение придавалось простому разумному (и справедливому, и умеренному) перераспределению средств. Однако перераспределения, перестановки, перемещение даже угля - просто эф-фективность - как мы обнаружили, были слишком малы, чтобы объяснить то, что должно быть объяснено.
Глава 23.
Любая торговля, будь то внешняя или внутренняя, перестраивает. Она не открывает (разве что в том широком и мудром смысле, что назначение товаров их наиболее ценным пользователям открывает их наилучшее использование, а потому является хорошей идеей, пусть и не преобразующей). В конце концов, торговля - это всего лишь перемещение товаров из одного места в другое. Добровольная торговля благоразумна, умеренна, коммутативно справедлива - и даже при умеренных наценках она еще и прибыльна. Поэтому она имеет место. Однако перетасовать вещи ради скромного повышения производительности, пусть даже с большим увеличением маржи прибыли, - это не то же самое, что совершить революцию в средствах производства. Перераспределение ресурсов - это не способ получить осторожно оцененный шестнадцатый коэффициент.
В любом случае, как утверждает историк экономики Джон Чартрес, Британия "задолго до 1750 г. ...обладала необычной гибкостью в использовании своих материальных благ". "В Британии не было ни внутренних тарифов, которые донимали французских предпринимателей вплоть до XIX в., ни препятствий для найма женщин в промышленность, которые мешали предпринимательству в Китае или арабском мире, ни классовых барьеров для мобильности в промышленности, которые сковывали Индию (и особенно после того, как европейские теории культурных стадий утвердились при британском радже). Поэтому в Британии было мало купюр в 100 фунтов стерлингов, валявшихся на земле и готовых быть подобранными. Расширение шерстяной промышленности и сокращение выращивания пшеницы может принести нации, если перестройщики окажутся удачливыми или умелыми, 10-процентный выигрыш. Но не 1500%. Говоря иначе, с 1970 года мы узнали много нового: индустриализация в Британии не была связана ни с внутренним реальным перемещением рабочей силы, ни с транспортными инновациями, ни с инвестициями мануфактур, ни внешней торговли - все это вопросы реорганизации использования труда, земли и капитала. Создание современного мира не было вопросом простого переосмысления благоразумия и умеренности.
Рассмотрим внешнюю торговлю. Старая традиция, начатая Арнольдом Тойн-би в 1884 г., продолженная в 1960-е гг. американским историком экономики Уолтом Ростоу и британскими историками экономики Филлис Дин и У.А. Коулом и до сих пор популярная среди большинства историков общего профиля и некоторых историков-экономистов, делает акцент на внешней и колониальной торговле Великобритании как "двигателе роста". Дин и Коул вполне справедливо замечают, что "удельный вес внешней торговли в общем объеме экономической деятельности" был наиболее высок в конце XIX - начале XX века, а не в XVIII или начале XIX. Тем не менее, они делают вывод, что в классический период промышленной революции внешние рынки "вероятно, сыграли решающую роль в инициировании процесса индустриализации".
Однако исследования, проводившиеся с 1970 г., показали, что существование остального мира имело значение для британской экономики, но не в том смысле, как это предполагается метафорой "двигатель роста" или "решающее значение". Правда, существует корреляция, которая и послужила основой для метафоры в первую очередь. Эта корреляция была выражена в 2006 г. Алленом, который бодро заявил, что "эконометрический анализ показывает, что больший объем торговли [на душу населения в Нидерландах и Великобритании] объясняет, почему их заработная плата сохранялась (или росла) даже при росте их населения". "Эконометрический анализ" звучит впечатляюще, но позвольте мне сказать вам, что он обычно зависит (как в данном случае) от неправильного использования чего-то под названием t-тест. И в любом случае это означает всего лишь post hoc ergo propter hoc - торговля была высокой, а затем и зарплата тоже. Post hoc - это наводящая форма рассуждений, но сама по себе она часто вводит в заблуждение. Ante hoc ergo non propter hoc, "до этого, следовательно, не из-за этого", всегда оправдывает себя: достоинство североморских буржуа выросло
