Первая клетка. И чего стоит борьба с раком до последнего - Азра Раза
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Азра, мне кажется, вам стоит прийти и посмотреть самой.
Вскоре он уже провел меня в лабораторию срочного патоморфологического исследования. Один взгляд на стекло под бинокулярным микроскопом Джерри – и все мои радужные надежды на то, что это инфекция, развеялись как дым. Передо мной были пласты из однородных маленьких круглых лимфоцитов, которые выглядели обманчиво невинно, но их злокачественная природа была очевидна – по их обилию, по суженным синусам, которые искажали архитектуру лимфоузла и создавали переполненные фолликулы. Джерри посмотрел на меня поверх микроскопа.
– Увы. Я пока не знаю, какой это тип, но выглядит скверно. Лимфома. Давайте подождем фиксированных срезов.
Я осталась одна в стерильном коридоре лаборатории патанатомии, смутно осознавая острый едкий запах формалина, и позвонила двум людям. Во-первых, Стиву Розену – насколько я знала, лучшему онкологу в Чикаго и одному из наших ближайших друзей. Он был директором онкологического центра при Северо-Западном университете. Во-вторых, я позвонила своей сестре Атийе в Колумбию в штате Мэриленд. Атийя – великолепный детский онколог, знающий и опытный, с репутацией лучшего врача общей практики в семействе Раза.
– Похоже, у Харви р… р… – Я так и не смогла выговорить страшное слово на “р”. Это ощущение полузадушенности в первые несколько минут, когда я одна знала диагноз Харви, то и дело возвращалось ко мне в следующие четыре с половиной года.
Оба мои собеседника хотели срочно приехать. Атийю я отговорила. Стив бросил все и примчался ко мне через полчаса. Я не хотела пока говорить Харви, что мы подозреваем, поскольку оставался мизерный шанс, что исследование фиксированных срезов, результаты которого придут через неделю, покажет, что это всего лишь реактивная гиперплазия. Харви ничего не спросил. Стив согласился со мной, но все равно пришел поздороваться с Харви.
– Я здесь не ради вас. Азра очень нервничала, вот я и приехал подержать ее за руку, – сказал он, обняв меня за плечи.
В следующие несколько дней Харви немного расслабился. Физическое уплотнение было удалено, и это принесло некоторое психическое облегчение. Тучи развеялись. Не нужно больше одержимо щупать шею, оценивать размер, форму и чувствительность узла. Я волновалась, но Харви до того прекрасно выглядел, что я позволила надежде себя одурманить. Все равно делать было нечего – только ждать.
Прошла неделя, и пора было идти на прием к терапевту за окончательным результатом патоморфологического исследования. Если Харви и нервничал, он этого ничем не показал. Наоборот, всеми силами старался успокоить меня.
Во время обучения нам настоятельно советовали ни за что на свете не браться за лечение врача, который внезапно превратился в пациента. И нет хуже способа узнать свой диагноз, чем получилось у Харви. Это произошло в коридоре. По пути к кабинету терапевта мы вышли из лифта и столкнулись нос к носу с заведующим патоморфологической лабораторией, который считал, что мы, конечно, все уже знаем, и выпалил:
– Харви, такое несчастье, что у вас лимфома, я вам так сочувствую! Пожалуйста, помните, что мы всегда готовы вам помочь!
После этого Харви отказался идти к терапевту. Мы вернулись в кабинет Харви и позвонили Джерри Леву. Джерри подтвердил диагноз. Хронический лимфоцитарный лейкоз, фолликулярная лимфома. Когда я закончила разговор, Харви сказал:
– Поехали покатаемся.
Мы долго сидели в машине на берегу озера Мичиган и молча держались за руки. Мы оба онкологи. И прекрасно понимали, что теперь будет. Наконец Харви заговорил:
– Ничего, это мне по силам. Я рад, что это не ты и не Шехерезада. Такого я бы не вынес.
* * *Неотступно память о страданьеПо ночам, во сне, щемит сердца,Поневоле мудрости уча.Небеса не знают состраданья.Сила – милосердие богов.ЭСХИЛ[22]Когда у Харви диагностировали рак, мы приготовились ко всевозможным неожиданностям, но все равно оказалось, что сила и упорство боли и страданий в самых непредсказуемых формах и местах застали нас врасплох. Сегодня болезнь притворялась артритом, завтра – невралгией, проявлялась в виде венозного тромбоза, атаковала нервы, кожу и кости, суставы и мышцы, слизистую, железы, все органы и части тела непрерывной чередой цунами. Здоровых тканей у него не осталось. Мы столкнулись со всеми побочными эффектами, которые приносит извращенная, слепая игра в перетягивание каната между сбитой с толку иммунной системой человека и лимфомой, – и все они сопровождались сильнейшей болью.
Несколько месяцев лимфома огнем и мечом прокладывала себе путь через добрую четверть видимых суставов у Харви – это было словно порывы бури, которые налетали непрерывной чередой и производили разрушения на всех уровнях без разбора, – а потом, похоже, заключила какое-то перемирие с иммунной системой его истерзанного организма. Харви начал принимать талидомид, и через четыре недели симптомы исчезли так же внезапно, как появились. Казалось, мучительная затяжная битва исчерпала себя. К этому времени Харви похудел почти на десять килограммов всего за три месяца. Кожа на руках, еще несколько месяцев назад покрытая роскошным загаром, обвисла. Он весь отощал и ссохся. По всему телу разлилась нездоровая бледность. Стало видно, что у Харви рак, болезнь возвещала о захвате тела характерным истощением, резкой и очевидной потерей жира и мышечной массы. Катастрофические разрушения внутри организма стали заметны извне. Харви никогда в жизни не чувствовал себя настолько вымотанным.
После сильной боли ты словно в гостях.Нервы – как надгробья – церемонно сидят.Сердце спросит вчуже: “Да было ли это?Но когда? Вчера? До начала света?”ЭМИЛИ ДИКИНСОН[23]Потребовалось несколько месяцев, чтобы к Харви хотя бы отчасти вернулись прежняя энергия и чувство юмора, но мы с ним понимали, что это лишь временное затишье. Он сидел на мине замедленного действия. Мы мало говорили об этом, но оба беспомощно зависли в состоянии горького предчувствия беды, не зная, когда и как лимфома снова заявит о себе, какой орган станет следующей мишенью ее слепой злобы.
В июне 2000 года я отправилась в Атланту на четырехдневную конференцию по медицине. Мой доклад был назначен на утро третьего дня. Вскоре после моего выступления мне позвонила администратор программы Лакшми, моя добрая приятельница. Голос у нее был мрачный.
– Доктор Раза, только не беспокойтесь, но раз вы уже прочитали доклад, может быть, вы вернетесь домой раньше? Нет-нет, с Шехерезадой все в порядке и с доктором Прейслером ничего серьезного, просто у него какая-то сыпь и он не очень хорошо себя чувствует.
Я в тот же день полетела обратно и приземлилась в аэропорту О’Хара примерно в половине седьмого. По пути домой я заехала в “Маджиано”, любимейший итальянский ресторан Харви во всем Чикаго, и взяла еды навынос. Вооружившись телячьей отбивной в панировке и любимой пастой Харви, я вошла в дом и обнаружила, что муж лежит в гостиной и смотрит “Клан Сопрано”. Я вздохнула с облегчением, подошла к нему – и в ужасе увидела, что пол-лица у него покрыто красной пузырчатой сыпью, кое-где