Первая клетка. И чего стоит борьба с раком до последнего - Азра Раза
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его сердили всяческие “святоши”, которые постоянно приходили к нему во время частых госпитализаций, особенно в последние полтора года, поскольку мечты о загробной жизни не приносили ему никакого утешения. Я видела, как он колебался, только однажды.
В 1996 году у нашей дочери Шехерезады, которой было два с половиной, поднялась высокая температура и произошел тяжелый астматический приступ. Харви не мог скрыть страха за нее. Мы несколько часов по очереди сидели у нее в палате, держали на руках и укачивали ее крошечное тельце, подсоединенное к ингалятору, и наконец она задремала. Харви попросил меня выйти с ним. Стояла жаркая, душная чикагская ночь, и в тишине он с мукой в голосе произнес:
– Если с ней что-то случится, я покончу с собой. Если есть хоть малейшая вероятность, что эти религиозные фанатики правы и есть жизнь после смерти, я не хочу, чтобы наша малышка была там одна.
Когда же речь шла о нем самом, Харви знал истинное положение дел и принимал его. Это мне иногда становилось тяжко из-за невыносимых мучений, которые приносила ему болезнь, а он оставался спокойным и собранным.
– Я просто вытянул плохую карту, Аз. Ни малейшего повода расстраиваться. – Он принимал свое человеческое состояние с почти нечеловеческой стойкостью духа. – Нас всех так или иначе испытывают. Просто не так, как нам хочется, и не тогда, когда мы думаем.
Уильям Батлер Йейтс писал: “Ум человеческий обязан выбирать, что совершенствовать – работу или жизнь”. Харви повезло: вопрос “или-или” для него не стоял. У него работа была жизнью, а жизнь – работой. Они были неотделимы. Как-то раз, уже ближе к концу, когда я попросила его меньше работать и, возможно, заняться чем-то, на что раньше не хватало времени, он ответил, что такой поступок стал бы глумлением надо всем, что было для него важно и чем он занимался до этого. Работа была для него главной страстью помимо семьи. За три дня до смерти Харви у нас дома прошло рабочее совещание по делам лаборатории, присутствовало больше двадцати человек, и он с типичным для него мальчишеским энтузиазмом разобрал, как идет научный проект у каждого. Он ясно понимал, что конец близок, но надеялся, что строгие научные исследования обеспечат лучшее будущее для других несчастных жертв рака.
Все началось роскошным чикагским утром в феврале 1998 года. Мы только что вернулись из поездки на Гавайи. Я и не помнила, когда Харви в последний раз так прекрасно выглядел: загорелый после целой недели отдыха на пляже, где он читал, играл и плескался в море с четырехлетней Шехерезадой. Несколько месяцев назад он вдруг забеспокоился, что набрал несколько лишних фунтов, и сел на строгую диету. Теперь Генри Блэку, его постоянному спутнику на пробежках, тоже ньюйоркцу и одному из ближайших друзей Харви, приходилось чаще и дольше бегать по Лейкшор-драйв вдоль берега. Харви стал заниматься силовыми тренировками в спортзале в нашем доме на Фуллертон-авеню и был так доволен результатами, что попросил меня пройтись с ним по магазинам, чтобы купить новую одежду по размеру. Для меня это был приятный сюрприз. Обычно мне приходилось месяцами нудить, чтобы он просто прогулялся со мной по торговому центру. Но в то утро Харви задержался в кабинете. Шехерезаде пора было в детский сад в квартале от нас. Харви любил водить ее туда по утрам, а днем частенько уходил с работы на час-другой, чтобы забрать ее и немного поиграть с ней дома. В конце концов я пошла его искать. Он сидел за столом, вытянув ноги, и смотрел в огромное окно: две стены его кабинета были целиком стеклянными.
Харви. С разрешения Азры Раза
Когда живешь с человеком почти двадцать лет, слова не нужны: его поза сразу сказала мне о многом. Сердце у меня екнуло.
– Что-то с детьми? – спросила я.
Харви очень любил своих взрослых детей от предыдущего брака – Сару, Марка и Ванессу.
– Нет-нет, и у родителей все хорошо, – ответил он, опередив следующий вопрос.
– Тогда что случилось?
Его ответ был для меня абсолютно неожиданным:
– У меня выступил лимфоузел на шее.
Я осмотрела его, подтвердила, что в левой наружной области на шее пальпируется маленький твердый узелок, и сказала – скорее для себя, чем для него:
– Наверное, подхватил на Гавайях какую-то инфекцию.
– Нет, – ответил Харви. – Он растет уже месяца два, медленно, но верно. Я уже не могу не обращать на него внимания.
Еще после первого рака Харви научился фаталистическому взгляду на жизнь и был уверен, что умрет молодым. За несколько лет до этого он нашел у себя на руке крошечное новообразование, сам определил, что это злокачественная саркома, и немедленно принялся приводить дела в порядок и готовиться к скорой смерти. Я отвела его к дерматологу, и тот, в сущности, повторил ему то же самое, что говорила я: это была атерома, киста сальной железы. Тогда Харви поинтересовался, какой у дерматолога опыт работы. Я постоянно дразнила его “Мистер Ипохондрик”. Но с этим лимфоузлом все было иначе. Мне он не нравился – даже на ощупь.
Я позвонила нашему терапевту в Университет имени Раша и записалась на прием в тот же день. Мы сошлись на том, что раз нет инфекции, мы не будем проводить курс антибиотиков и еще несколько недель наблюдать, ждать и волноваться, а просто удалим лимфоузел, и дело с концом. Я впервые видела, чтобы Харви засомневался. Как будто не желал ничего знать. Поскольку я убеждала себя, что он опять устраивает много шума из ничего, то настояла на немедленных действиях. В конце концов он согласился, когда я заявила, что, пока не будет определенности, он мне всю душу вынет. Но все равно отправился в операционную с явной неохотой. Это было 4 марта 1998 года, и я надела халат и пошла вместе с Харви. Как только ему сделали разрез на шее, я сразу поняла, что это не инфекция. За поверхностным увеличенным лимфоузлом была целая цепочка лимфоузлов размером с горошину, испещривших лимфатические сосуды с подобием регулярности, и эта цепочка тянулась по всей шее вверх и вниз, заползала за надключичную область и исчезала в груди. Доктор Уильям Панджи, хирург, был явно озабочен увиденным, но сохранял стоическое молчание. Он аккуратно иссек самый крупный узел и с идеальным профессионализмом зашил рану.
Я сидела с Харви в послеоперационной палате. Позвонила няне, чтобы убедиться, что Шехерезаду благополучно привели из детского сада домой, и тут подошла медсестра и сказала, что меня просят к телефону. Это был Джерри Лев,