Двойная спираль. Забытые герои сражения за ДНК - Гарет Уильямс

повздорил с «властями»[550] и не взял свою семью в годичное «кругосветное плавание», которое завершилось новой работой в Бирмингеме. Это было в пределах досягаемости от гор Уэльса, где отец и сын продолжили свое «почитание гор»[551], взбираясь на них во время прогулок по выходным. Рано появились намеки на то, куда Мориса может завести его любознательность. В возрасте 12 лет он нарисовал воображаемый Радиевый остров[552] посреди южной части Тихого океана, богатый урановой рудой. Два принципа, которые он высоко ценил, укоренились в нем с детства: «почти религиозное» почитание[553] науки и унаследованное от отца возмущение «бедностью среди изобилия», которую обнажала Депрессия. Его также привлекала оптика[554], и он вручную отполировал линзы для самодельного астрономического телескопа профессионального уровня.

Он получил стипендию на обучение в местной старшей средней школе, и никто не удивился, когда в 1935 году он выиграл стипендию для поступления в колледж Святого Иоанна Кембриджского университета, чтобы учиться физике. Кембридж оказался большим культурным шоком, чем он ожидал, – «величественные большие здания, похожие на крепости»[555] и параноидальный страх от «множества умных людей». Первые два года прошли гладко, если не блестяще. Лучше всего были занятия[556] с Марком Олифантом, правой рукой Резерфорда в Кавендишской лаборатории, которого вскоре переманили возглавлять кафедру физики в Бирмингенском университете. Большим разочарованием был Дж. Д. Бернал, необыкновенный кристаллограф, полагавшийся на свою «потрясающую харизму», чтобы продержаться на лекциях: он приезжал поздно и несколько минут стоял перед аудиторией с загадочным видом, читая книгу.

Уилкинс с нетерпением ждал третьего курса и кристаллофизики, но произошла катастрофа. Первый десяток страниц[557] его тетради не содержит и намека на какую-либо проблему; затем несколько страниц вырваны, а остальные – пустые. Уилкинс раскис из-за политики, «самого значимого аспекта моего кембриджского опыта»[558]. Он вступил в коммунистическую партию, местное отделение которой возглавлял Бернал[559], часто приезжавший в Советский Союз перед войной в качестве высокопоставленного гостя. Под псевдонимом «Джон Дж. Джонс» (на случай, если университетские бюрократы не будут разделять его взглядов на участие в общественной жизни) Уилкинс вел регулярную научную колонку[560] для журнала Лиги молодых коммунистов. Он выходил на улицы Лондона с лозунгом «Стипендии вместо военных кораблей»[561] и был единственным студентом, вступившим в Антивоенную группу ученых Кембриджа[562]. Эта группа, также возглавляемая Берналом, была в полном смысле слова подпольной; ее члены собирались в подвальном помещении кафе на Кингс-парад, пока прогнившие буржуи уплетали свой ланч у них над головами.

Уилкинс слишком поздно осознал, что кристаллофизика требовала больших усилий, чем «Тайны звезд» Джона Дж. Джонса, особенно когда его вызвали объяснить, почему он писал «научно-популярные статьи для левой молодежной газеты»[563]. Когда произошло то, что он назвал «моим сбоем», ему был поставлен диагноз: приступ депрессии[564]. Результатом был «очень большой шок» от своей оценки 2.2 по физике, которая убивала всякую надежду на занятия исследованиями в Кембридже. Ранее дружелюбный Бернал теперь демонстративно держал дистанцию. Как позднее сказал Уилкинс, ему «пришлось уйти».

К счастью, его планы на будущее прояснились после звонка Марку Олифанту в Бирмингемский университет. Первое впечатление Уилкинса от Джона Рэндалла было решительно положительным – «честный человек невысокого роста с чистыми ясными глазами и живым энергичным характером, полный интересных идей об исследованиях, неформальный и готовый свободно поговорить, даже посплетничать, о личных проблемах»[565]. А кафедра Олифанта, кипевшая наукой и тайной, оказалась захватывающим местом. Когда Уилкинс зашел навестить Олифанта, он споткнулся обо что-то тяжелое, брошенное на полу. Это был мешок с оксидом урана[566].

И стал свет

Поскольку Рэндалл теперь посвящал все свое время секретной работе над магнетроном, Уилкинсу оставалось трудиться над своей диссертацией без руководства. Для него такие условия работы были идеальными: увлекательная проблемы, радость освоения совершенно новой области, чистый лист вместо указаний и никто не стоит над душой. Он продвигался замечательно быстро.

Министерство внутренней безопасности пошло дальше своих первоначальных ярких идей применения люминофоров (например, делать светящиеся ошейники[567] для облегчения выгула собак во время отключения электрического освещения). Задача Уилкинса[568], объявленная совершенно секретной, была увеличить светящуюся точку, отмечавшую положение неприятельского самолета на экранах радаров. По ходу дела он написал три великолепные статьи[569], которые полностью отменяли существовавшую теорию фосфоресценции и предлагали убедительную альтернативу. Его работа была охарактеризована как «блестящая»[570] одним из ведущих в мире физиков-теоретиков. С одобрения Олифанта Уилкинс добавил энергичное вступление и предоставил статьи в качестве докторской диссертации на год раньше срока.

Диссертация также преподала ему ценный урок о жизни в целом и о Джоне Рэндалле в частности. Уилкинс указал Рэндалла в качестве соавтора одной из статей, но не остальных двух, поскольку тот не имел ним никакого отношения. Рэндалл настаивал на том, что его имя должно стоять на всех трех статьях. Уилкинс был «чрезвычайно обеспокоен»[571] несправедливостью – и отправился в «длинное медленное путешествие по железной дороге военного времени» назад в Кембридж, чтобы проконсультироваться с психологом, который помог ему справиться с депрессией. Он получил совет уступить начальнику, поскольку от расположения Рэндалла может зависеть его карьера. Вывод для Уилкинса: «Я не могу считать само собой разумеющимся, что Рэндалл всегда будет действовать в моих интересах».

Не считая разногласий относительно авторства, отношения Уилкинса и Рэндалла оставались теплыми. Они с Генри Бутом, который в школе был классом младше Уилкинса, обычно вместе ходили обедать[572] в студенческую столовую. Закон о государственной тайне не давал им обсуждать магнетрон, но у Уилкинса было приблизительное представление о том, что происходит, и он не мог не замечать большую рогатую конструкцию, которая появилась на крыше над лабораторией Рэндалла.

По окончании работы над диссертацией Уилкинс оказался не у дел, но его не могли не тревожить ночные бомбардировки. Его растущая ненависть к нацистам привела к перемене, которая была бы немыслимой для наивного идеалиста «Джона Дж. Джонса» в том «маленьком мире» Антивоенной группы ученых Кембриджа. Морис Уилкинс отправился к Олифанту задать вопрос о том, чтобы принять участие в другом проекте, еще более секретном и несоизмеримо более разрушительном.

Новый Свет

Главный проект Олифанта был скрыт за маскировкой обыденности. Он назывался «Трубные сплавы», название, выбранное как «бессмысленное, но с показной осуществимостью»[573]. Начало проекту положил восьмистраничный