Двойная спираль. Забытые герои сражения за ДНК - Гарет Уильямс

должен был «обсудить последствия брака более тщательно». Рут родила вскоре после развода; ее бывший муж увидел своего сына лишь однажды в больнице перед тем, как она покинула Беркли вместе с ребенком.

Затем 6 августа 1945 года прогремела новость о том, что Хиросима уничтожена атомной бомбой, названной «Малыш». Как и все остальные за пределами «руководства» Манхэттенского проекта, Уилкинс пребывал в полном неведении. Он не знал, что прототип – «Тринити» – успешно прошел испытания в пустынях штата Нью-Мексико 16 июля. Тогда был введен впечатляющий запрет на распространение информации, если учесть, что вспышка была достаточно яркой[589], чтобы ее заметила женщина на расстоянии 150 миль (241 км), которая оказалась слепой. Первоначально Уилкинс был заражен «радостным чувством достижения»[590], охватившим весь Беркли, – пока его друг-философ, который «выглядел не очень счастливым», не признался, что он всегда надеялся, что бомба не сработает. Позднее Уилкинс писал: «Я почувствовал себя довольно неловко, и постепенно до меня дошло. Я сказал: “Да, ты прав”».

Несколькими днями позже Уилкинс отплыл в Англию, в одиночестве.

Работа во время войны

На дежурный вопрос: «Чем вы занимались во время войны?» дали бы поразительно разные ответы три птенца из лаборатории сэра Уильяма Брэгга в Королевском институте, выпорхнувшие из родного гнезда в далеком 1928 году.

Дж. Д. Бернал соответствовал своей репутации человека энциклопедических знаний, которому придавала живости тяга к приключениям и полное пренебрежение собственной безопасностью. Во время бомбардировок «Блиц»[591] он придумал способ, как отличать неразорвавшуюся бомбу от бомбы с взрывателем замедленного действия, который еще тикает, – что подвигло Дж. Б. С. Холдейна написать (на обороте меню), «Десмонд Бернал / Не вечен / От следующей бомбы / Он может не уйти»[592]. Бернал перешел к моделированию результата интенсивной воздушной бомбардировки какого-нибудь английского промышленного города, взяв для примера Ковентри[593] (с его собором в качестве основной мишени) примерно за пять месяцев до того, как бомбежка Ковентри произошла на самом деле. Потом была тяжелая переправа к берегам Нормандии на торпедном катере вечером «Дня Д»[594], и особенно опасное сближение с бомбой на следующий день; а затем, через Вавилон, эксперименты с глубинными бомбами в джунглях Цейлона[595].

Кэтлин Лонсдейл проводила время куда спокойнее. Как пацифист[596] и сознательный отказчик, она отказалась прибыть для прохождения службы по гражданской обороне и несколько месяцев по усмотрению Его величества провела в тюрьме Холлоуэй – ценный опыт, как она утверждала, который помог ей развить коммуникационные навыки.

Билл Астбери счел войну скучной. Его основной вклад[597] в работу на нужды фронта состоял в преподавании навигации будущим пилотам Королевских ВВС. Его исследовательская работа получила два прямых попадания в январе 1941 года, когда Министерство труда и национальной службы прислало ему указание, согласно которому Флоренс Белл[598] и его лаборант Элвин Бейтон должны явиться для прохождения военной службы. Астбери ответил твердо, что оба были заняты в выполнении работы государственной важности и являлись «незаменимыми», но служащий министерства (некий Ч. П. Сноу) был непреклонен. Оба были вырваны из рентгеновской кристаллографии и переучены на радистов; что еще хуже, Белл вышла замуж[599] за лейтенанта сухопутных войск США, впоследствии увезшего ее в Вашингтон. Астбери удалось продолжить некоторую экспериментальную работу, включая героический бескорыстный труд работавшей в Кембридже мисс А. М. Мелланд, которая потратила 30 дней на вытягивание микроскопической нити из более чем 1250 гигантских хромосом из слюнных желез личинок комара. Нить была спешно отправлена в Лидс, Астбери сделал ее рентгеновский снимок во время воздушного налета – и не нашел ничего интересного[600].

11 марта 1942 года все трое получили плохую новость. Их патриарх, «Старик», тихо скончался в своей квартире[601] над Королевским институтом. Сэр Уильям Брэгг сохранил «всю мощь своего ума», хотя ходили глухие слухи, что «его доброта привела к тому, что он приветствовал некоторые неоднозначные достижения ученого сообщества нацистской Германии, которые по доброте душевной принимал за чистую монету»[602]. Удивительная ситуация для человека, который отказался лично забрать свою Нобелевскую премию, потому что «Там будут немцы».

Привет из прошлого

В июле 1942 года Journal of Heredity («Журнал наследственности») опубликовал необычную статью[603], которая могла бы поднять настроение его читателям. Она основывалась на том, что энергичный 86-летний старик мог вспомнить об «уникальном летнем дне две трети столетия назад». Интервью давал К. В. Айхлинг, все еще носивший опрятную бороду и усы, которые он впервые отрастил для особого садоводческого задания времен его юности, и статья была озаглавлена «Я говорил с Менделем».

Айхлинг перешел к куда более значительным вещам после девятимесячного путешествия по Германии и Австрии, во время которого он посетил Брюнн и Аббатство святого Томаша летом 1878 года. После работы коммивояжером у Рёмплера, поставщика экзотических растений из Нанси, он перебрался в Новый Орлеан и открыл собственное дело. Рёмплер зачах, а Айхлинг процветал; его «Иллюстрированный каталог растений и семян» насчитывал более ста страниц, а «Превосходная голландская плоская капуста Айхлинга» и «Первый и лучший горошек» не имели себе равных.

Теперь Айхлинг «оглянулся более чем на 64 года назад, чтобы позволить нам мельком взглянуть на первого генетика». Его рассказ о солнечном дне с гениальным священником в очках представлял собой увлекательное чтение для каждого, кто испытывал хотя бы слабый интерес к генетике. Старик сожалел о двух вещах: что ему не удалось побудить «основателя генетики» нарушить свой обет молчания о «маленьком фокусе» в совершенствовании гороха в аббатстве и что «другие планы» помешали ему исполнить свое обещание снова навестить Менделя.

Материал «Я говорил с Менделем» был опубликован к 120-летней годовщине со дня рождения Менделя 22 июля 1822 года. Он привел бы в восхищение Николая Вавилова, но очень маловероятно, что он когда-либо видел этот выпуск журнала Journal of Heredity. Прошло почти два года с исчезновения Вавилова, а о его судьбе так и не было никаких известий.

Вскоре после выхода статьи Айхлинга в Лондоне было объявлено[604], что Николай Иванович Вавилов избран иностранным членом Королевского общества. Эта редкая честь была призвана не только отдать должное достижениям Вавилова и дать ему вспомоществование, но и напомнить советскому руководству, что на него смотрит мировое научное сообщество. Трудно сказать, достигло ли это сообщение какой-либо из своих целей; Общество впоследствии признало, что Вавилов «скорее всего,