Материалы биографии - Эдик Штейнберг

а) «Выслушай теперь объяснение башни, я открою все, и не докучай мне более об откровении. Итак, башня, которую видишь строющеюся, это я, Церковь, которая явилась теперь тебе и являлась прежде».

«Прим. I. Устройство Церкви, как оно описывается у Ермы, изображено посредством живописи в находящихся в Неаполе древних катакомб христианских. В живописной картине одной римской пещеры изображен так же огромный белый квадратный камень, древний, но с новою дверью, над которой воздвигается здание башни» /стр. 169/.

б) «Выслушай теперь и о камнях, употребляющихся в здание. Камни квадратные и белые, хорошо прилаживающиеся своими спайками, это суть апостолы, епископы, учители и диаконы, которые ходили в святом учении Божием, надзирали, учили…» /стр. 170/

в) «Желаешь знать, кто те камни, которые были разсекаемы и отбрасывались далеко от башни?» Я говорю: «Желаю, Госпожа». – «Это суть сыны беззакония, которые уверовали притворно, и от которых не отступила неправда всякого рода; потому они не имеют спасения, что не годны в здание Церкви по неправдам своим, – они разсечены и отброшены далеко по гневу Господа за то, что оскорбили Его. Камни с трещинами, это суть те, которые имеют в сердцах своих вражду друг против друга, и не имеют мира между собою; сойдясь, они являются мирными, но когда разойдутся, злоба удерживается в сердцах их. Это – трещины, которые имеют камни. Камни укороченные, это те, которые хотя уверовали, но имеют еще много неправды; поэтому они коротки и не цельны».

Засим – довольно, смешно не знать Терновскому, что человеки именуются камнями Церкви, смешно и притворно защищать Св. Иоанна Богослова с Его «четырехугольным градом – Невестой» от наших «недостойных» упоминаний; Господь с ним, но фарисействующие будут судиться строже всех, хотя я лично думаю, что ни он, ни Левидов Христа не любят, а стало быть, и не веруют. Терновскому, кстати, скажи об этом издании при случае, чтобы он больше не говорил, что Папа Климент Римский жил в VI веке. Если ты помнишь, заходил разговор об объективной ценности твоего свидетельства, так вот: эта объективная ценность и была продемонстрирована Левидовым, который стал выкрикивать, что «намазанное черное с расщелиной» не есть религиозное свидетельство. Левидов узнал себя в этом отваливающемся от белого основания по Крестному Гневу Божию камне, душа его всколыхнулась, а когда я помолился о нем, то пришли слезы. Обнимаю тебя, желаю света. Твой Евг.

В. Кандинский «О духовном в искусстве».

«Художник, прежде всего, должен попытаться изменить положение, признав свой долг по отношению к искусству, а значит, и к самому себе; считая себя не господином положения, а служителем высшим целям, обязательства которого точны, велики и святы. Он должен воспитывать себя и научиться углубляться, должен, прежде всего, культивировать душу и развивать ее, чтобы его талант стал облачением чего-то, а не был бы потерянной перчаткой с незнакомой руки – пустым и бессмысленным подобием руки. Художник должен иметь, что сказать, так как его задача – не владение формой, а приспособление этой формы к содержанию. Художник в жизни – не счастливчик: он не имеет права жить без обязанностей, труд его тяжек, и этот труд зачастую становится его Крестом».

«И мы видим, что общее родство произведений не только не ослабляется на протяжении тысячелетий, а все более и более усиливается, оно заключается не вне, не во внешнем, а в корне всех основ – в мистическом содержании искусства… Художник должен быть слепым к “признанной” и “непризнанной” форме и глухим к указаниям и желаниям времени. Его отверстый глаз должен быть направлен на внутреннюю жизнь, и ухо его должно быть всегда обращено к голосу внутренней необходимости. Тогда он будет прибегать ко всякому дозволенному и недозволенному средству. Таков единственный путь, приводящий к выражению мистически необходимого».

«Склонность синего к углублению настолько велика, что она делается интенсивной именно в более темных тонах и внутренне проявляется характернее. Чем темнее синий цвет, тем более он зовет человека в бесконечное, пробуждает в нем тоску по непорочному и, в конце концов, – сверхчувственному. Это цвет неба, как мы представляем его себе при звучании слова “небо”. Синий типично небесный цвет. При сильном его углублении развивается элемент покоя. Погружаясь в черное, он приобретает признак нечеловеческой печали. Он становится бесконечной углубленностью в состоянии сосредоточенности, для которой конца нет и не может быть».

«…Белый цвет действует на нашу психику, как великое безмолвие, которое для нас абсолютно… Это безмолвие не мертво, оно полно возможностей. Белый цвет звучит, как молчание, которое может быть внезапно понято. Белое – это Ничто, которое юно, или еще точнее – это Ничто доначальное, до рождения Сущее».

Браман Чаттерджи. «Сокровенная религиозная философия Индии».

«Становясь на иную точку зрения, на точку зрения цветовую. Мы можем рассматривать вселенную, как прекрасную цветовую гармонию… Отсюда естественный переход к геометрическому виду вселенной и к представлению эволюции, как процесса математического. Ибо цвета располагаются в формах и фигурах. Вы не можете воспринимать цвет иначе, как в известных формах в пространстве, формы же эти всегда правильны и геометричны. Примером могут служить кристаллы и снежинки, которые в безукоризненной правильности своих построений – только подробность, отражающая гармонию Всего. Затем, геометрические фигуры могут быть приведены к числам, откуда числовая точка зрения на вселенную; этот процесс превращения был в постоянном употреблении у греческих философов. Но для них геометрическая концепция космоса была наиболее свойственна, откуда и надпись, которая виднелась на фронтоне всех их школ: “Тот не войдет сюда, кто не знает геометрии”».

P.S. Эти выдержки приколоть к моему предыдущему письму о Страшном Суде в связи с книжкой «Пастырь» Ерма и скандалом в благородном доме по поводу оценки художника Э.Ш. богословом Е.Ш. как художника катакомбного.

И. БАХТЕРЕВ18 – Г. и Э. ШТЕЙНБЕРГ

Ленинград–Москва, 1970

Дорогие Галя, Эдик!

Желаю в 1971 году всего самого хорошего: обязательно купить колесо (хотя бы от старой телеги), выдать замуж Василия и, по возможности, конечно, уничтожить на кухне потолок, чтобы смотреть, что делается выше. Это очень интересно.

Привет от моего многочисленного семейства.

Ваш Игорь Бахтерев.

М. ГРОБМАН19 – Э. ШТЕЙНБЕРГУ

Москва, 1969

1

Эдик, я имею право без всякого на то видимого повода неожиданно изъясниться тебе в любви?

Я люблю тебя, обнимаю, целую и… кажется, уже пришла пора распить бутылочку в Текстильщиках.

2

Милый мой Эдька!

Вот мы и расстались, на сколько? Год, два, десять, вечность?

Сейчас мы живем в 3-х комнатной квартире в коттедже в окрестностях Иерусалима. Через 4 месяца нам предоставят квартиру в Иерусалиме на наш выбор: или чтоб мы купили ее, или же платили квартплату. Деньги дают в кредит, если их нет. А сейчас мы, по идее, должны ходить в языковую школу, но мы с Иркой, а особенно я, совсем туда не показываемся, учим язык на ходу.

Иерусалим прекрасен: старый город – это лабиринт с узенькими улочками, смешение всех племен и религий, колокольный звон, базар арабский: драгоценности, древности, необыкновенные вещи и одежда, иконы (плохие), фрукты, ковры, бронза, оружие, посуда, серебро, золото, кофейни, сладости, куры и индюшки на вертелах, монахи, солдаты, туристы, террористы, пиетисты, коммунисты, слависты, солисты, акмеисты, аквалангисты, квартлючисты, чиркмазунилепинисты……

Впрочем, улицы Тель-Авива тоже полны сотен магазинов и магазинчиков, лавок, ресторанчиков, забегаловок и пр. и пр.

Мы живем в горах, и сам Иерусалим тоже в горах, солнце, камни, крепости, цветы, кактусы, солнце. Я уже начал рисовать и уже нарисовал довольно прилично. Через месяц приблизительно у меня выставка в Тель-Авиве, в павильоне Рубинштейн музея модерного искусства. Музей Модерн Арт в Тель-Авиве – это чудо архитектуры – великолепно. И вообще, архитектура здесь хороша.

Люди, Эдька, прелестные. Очень доброжелательные, щедрые. У многих ведь за плечами ужасное прошлое, и они лучше знают цену жизни. Очень хорошее отношение к России, и очень многие говорят по-русски, особенно в Тель-Авиве. Вообще Тель-Авив более современный город, а Иерусалим – аскетический и богомольный, но и в нем достаточно энергии.

Яшка, несмотря на все переезды и впечатления, еще не отвык от Москвы и не понимает, как она далека. Златочка растет – чистая сабра, она будет помнить только одно небо – небо земли Ханаан.