Как убедить тех, кого хочется прибить. Правила продуктивного спора без агрессии и перехода на личности - Бо Со
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но потом буквально за год все пошло наперекосяк. Любимыми предметами Литтла были история и английский язык. «Математика не оставляет места для спора, – вспоминал он позже. – Если ты ошибся, значит, так тому и быть»[119]. Проблемы начались именно на любимых уроках. Литтл уже давно не слишком хорошо относился к учителю истории мистеру Уильямсу из-за его привычки рассказывать в классе расистские анекдоты, но учителю английского мистеру Островски парень доверял. И потому, когда тот давал ему жизненные советы, слушал очень внимательно.
Островски: Малкольм, тебе следует подумать о своей будущей карьере. Ты об этом думал?
Малкольм: Ну да, сэр, я тут подумал, что, наверное, хочу быть юристом.
Островски: Малкольм, одно из главных требований в жизни – всегда стараться быть реалистом. Не пойми меня превратно. Мы все здесь тебя любим, ты это знаешь. Но ты должен быть реалистом и не забывать о том, что ты [тут идет неполиткорректное слово, обозначающее афроамериканца]. Стать юристом – это нереальная цель для [опять то же слово]… Почему бы тебе не заняться, скажем, столярным делом?[120]
Литтл никак не мог забыть тот разговор. Он снова и снова проигрывал в уме этот момент, напоминая себе, что тот же мистер Островски всегда поддерживал других ребят в их самых амбициозных устремлениях. «Я был умнее почти всех этих белых детей, – рассказывал Литтл позже. – Но, видимо, я был недостаточно умен в их глазах, чтобы стать тем, кем мне хотелось»[121]. После того разговора подросток ушел в себя. И отказывался кому-либо объяснять, что на него нашло.
Окончив восьмой класс, Литтл в ту же неделю сел в автобус компании Greyhound, шедший в Бостон. Он поехал к своей сводной сестре Элле и несколько следующих лет трудился на разных черных работах; он опять связался с дурной компанией и по уши запутался в проблемах. В школу Литтл больше не вернулся.
В феврале 1946 года двадцатилетний Малкольм Литтл прибыл в тюрьму штата в Чарлстауне для отбывания десятилетнего срока за кражу со взломом и сопутствующие обвинения. Он стал заключенным номер 22843, но вскоре из-за его неприязни к религии к нему прилипло прозвище «Сатана».
Там, за решеткой в Чарлстауне, Литтл попал под влияние другого заключенного. Джон Элтон Бембри, или Бимби, был одного роста с Малкольмом (под два метра) и имел кожу такого же относительно светлого красноватого оттенка, но в остальном эти два парня были совершенно не похожи друг на друга. Если Литтл был склонен к злобным, полным ругани громким высказываниям, то Бимби с потрясающим красноречием и изысканностью изъяснялся на любые темы, начиная от коммерции и заканчивая произведениями Генри Дэвида Торо. Если Бимби повышал голос, его слушали даже охранники. «Мой стиль звучал по сравнению с его совсем слабо, и он ни разу не использовал ни единого нецензурного слова», – вспоминал Литтл[122].
Бимби – его эрудиция, его красноречие – оставался примером для Литтла и после того, как его в 1948 году перевели в Норфолкскую колонию. Норфолк задумывался надзирателем-реформатором как образцовое тюремное сообщество, и Литтл с удовольствием воспользовался предлагаемыми там образовательными программами и богатой библиотекой. Он старательно переписывал слова из словаря, начиная со слова aardvark (трубкозуб). Он читал все, от истории (Древний Египет, Эфиопия, Китай) до философии (Сократ, Шопенгауэр, Кант, Ницше) и политико-богословских трудов Илии Мухаммеда. «Из-за чтения мой ум стал похожим на пар под давлением», – вспоминал Литтл, добавляя, что теперь ему уже было не обойтись без выпускного клапана, то есть клапана для выхода идей и взглядов, теснившихся в его голове[123]. И парень нашел этот выход в состязательных дебатах.
В дебатном обществе в тюрьме Норфолка команды готовились к соревнованиям с местными университетскими командами, еженедельно проводились турниры между заключенными. Темы варьировались; тут были и политика («Обязательная военная служба или отказ от любой военной подготовки?»), и история («Какова истинная идентичность Шекспира?»), и даже диетология («Следует ли кормить младенцев молоком?»). Смотреть дебаты сходились по несколько сотен зрителей. Литтл позже описывал свой первый раз как своего рода крещение.
Но скажу вам, что тут, в тюрьме, участие в дебатах, выступление перед толпой было для меня не менее волнующим, чем открытие знаний путем чтения. Стою я там, лица обращены ко мне, слова вылетают из моего рта, а мозг тем временем уже ищет, что лучше всего сказать дальше и как мне склонить их на свою сторону, сделав все правильно… и я выиграл те дебаты; а стоило мне начать, и пошло-поехало[124].
Литтл как участник дебатов рос вместе со своими товарищами по команде. В декабре 1951 года команда Норфолка впервые выступила в международных дебатах против команды из Оксфордского университета. Надо сказать, в битвах с командами колледжей у заключенных был весьма достойный послужной список – тридцать четыре победы и четырнадцать поражений. Но британцы, для которых Норфолк стал последней остановкой за два с половиной месяца победного тура по американским университетам, несомненно, были очень крепким орешком. Литтла накануне дебатов перевели обратно в Чарлстаун, и роль отрицающей стороны в теме создания национальной службы здравоохранения досталась Мурдо Грабителю и Биллу Предъявителю фальшивых чеков. Судьи присудили победу Норфолку со счетом 3:0. «Знаете, а они необычайно хороши»[125], – признался позже один из участников того раунда Уильям Рис-Могг из оксфордской команды (позже редактор The Times и отец британского консервативного политика Джейкоба Риса-Могга).
Примерно через восемь месяцев после тех дебатов Литтл был условно-досрочно освобожден из тюрьмы. К этому времени он взял себе новое имя: Малкольм Икс.
В своей дальнейшей карьере проповедника и активиста – сначала в религиозно-националистической афроамериканской организации «Нация ислама», а затем как свободный художник – Малкольм во многом полагался на навыки ведения дебатов. Ратуя за расовый сепаратизм и выступая против ненасилия, он приводил противникам убедительные аргументы. Он бросал им вызов в университетских кампусах, на радио, по телевидению. «Малкольм почти всегда выигрывал в этих дискуссиях, по крайней мере в глазах толп, которые на них присутствовали, – отмечает один из его биографов. – Он защищал [свой кейс] с какой-то мрачной нравственной яростью»[126].
Когда люди спрашивали, как он научился так мощно выступать, Малкольм Икс приписывал это времени, проведенному в тюрьме, и, в частности, влиянию одного человека: «На самом деле все началось еще в тюрьме Чарлстаун, когда Бимби впервые заставил меня позавидовать багажу его знаний». Но иногда, размышляя о странных поворотах своей жизни, он вспоминал другой момент, более ранний и с другим наставником: «Я часто думал, что, если бы мистер Островски поощрил меня в моем стремлении стать юристом, я, наверное, был бы сегодня одним из представителей профессиональной черной городской буржуазии; потягивал бы себе коктейли и выдавал себя за выразителя чаяний местного сообщества»[127].
Тюремное дебатное общество в Норфолке, надо сказать, тоже процветало. До момента, когда тамошняя команда в 1966 году прекратила свое существование, на ее счету было сто сорок четыре победы и всего восемь поражений от команд колледжей, включая победу над канадской командой во главе с музыкантом Леонардом Коэном. В 2016 году группа заключенных возродила общество и снова начала готовить команды к соревнованиям. Джеймс Киоун, один из участников дебатов в Норфолке, спустя пятьдесят лет сказал о первых публичных дебатах в тюрьме: «Для меня это было гуманизирующее событие… Оно показало, что у нас есть свое место в этом мире, есть голос, нам есть чем поделиться с другими»[128]. Так что образовательный процесс в Норфолке возобновился.
* * *В последнюю неделю мая 2017 года, когда то палило солнце, то шел проливной дождь, подошла к концу очередная глава моего образовательного процесса. Родители прилетели из Сиднея на мероприятие, известное в Гарварде и во многих американских
