Как убедить тех, кого хочется прибить. Правила продуктивного спора без агрессии и перехода на личности - Бо Со

Когда я проснулся, солнце уже село. Я натянул было ту футболку, в которой был на четвертьфинале, но потом снял ее и швырнул на пол. В текстовом сообщении от моей команды говорилось: «Мы пошли купаться». Придя в бассейн гостиницы, я увидел, что ребята тусуются с группой, в которую входили некоторые члены южноафриканской команды с разгромных дебатов. Улучив момент и прижав одного из своих подопечных в углу, я спросил: «Что, никаких обид и сожалений? Серьезно?» А он ответил: «Так ведь игра уже сыграна».

Дебаты критикуют за многое, но одна из самых распространенных претензий к ним заключается в том, что они слишком уж состязательны. Лингвист Дебора Таннен даже прославилась, осудив явление, описанное ею как «культура аргументов», или культура, в которой спор ставится выше диалога, что, как следствие, погружает общество в «атмосферу вечных распрей»[141]. Такая культура, по ее словам, демонстрирует агонизм, или склонность «занимать воинственную позицию в контекстах, которые в буквальном смысле войной не являются». Этот последний пункт казался мне особенно, как говорится, в точку. И как участник дебатов, и даже как тренер я, безусловно, не раз осквернял себя воинственным языком – «Раздави их!» или «Разбейте их кейс в пух и прах!», – стараясь распалить себя или подопечных перед особенно важным раундом. И в такие моменты я был не так уж далек от политиков-демагогов или ведущих программ на кабельном телевидении, к которым сам отношусь с великим пренебрежением.

Но тогда, наблюдая за своими ребятами в вечер нашего поражения, я увидел другой аспект дебатов. Это занятие научило нас тому, что противник может быть побежден, но не покорен: он не только может вернуться через несколько дней или недель, чтобы обсудить и разрешить с тобой новое разногласие, но и ждет тебя у гостиничного бассейна. У участника соревнований одна цель: оставаться в игре. Для этого воинственный настрой и нацеленность на уничтожение противника любыми доступными средствами – инструменты нежизнеспособные. В долгосрочной перспективе, чтобы иметь возможность продолжать игру, нужна добрая воля другой стороны и защита надежных, проверенных правил. Дебаты учат нас всем этим истинам, которые в ежедневных политических, коммерческих и личных состязаниях, к сожалению, очень быстро забываются.

Слово агонизм происходит от древнегреческого агон, которое означает борьбу, конфликт, но относится прежде всего к спортивным соревнованиям (как в словосочетании Olympiakoi Agones, «Олимпийские игры»). По-моему, это отличный способ понимания сути дебатов: их надо воспринимать не как войну, а как повторяющееся состязание или игру, в которой проигрыш неизбежен, победа непостоянна, а мудрость заключается в том, чтобы реагировать и на то и на другое с определенной мерой благодарности.

Джеймс Фармер немного рассказывал о том, как впервые схлестнулся на дебатах с Малкольмом Иксом. На дворе стоял 1961 год; Фармер, которому был тогда сорок один год, и Малкольм тридцати шести лет от роду встретились на ток-шоу Барри Грея для часовых радиодебатов. «Я его недооценил, – писал потом Фармер в мемуарах. – В нашем соперничестве за микрофон меня спасли, пожалуй, звучный голос и скорость речи, но, должен признаться, быстрота и острота его парирования меня здорово удивили»[142]. Тот раунд привел давнего участника дебатов из колледжа Уайли к еще одному важному выводу: никогда не недооценивай оппонента.

В очередной раз эта пара сошлась в следующем году в Корнеллском университете; Фармер думал, что раскусил оппонента. Ему не удалось убедить организаторов дать ему выступать вторым, чтобы последнее слово в обсуждении осталось за ним (Малкольм выиграл предварительный раунд за эту выгодную позицию), и он разработал другой план. Фермер уже понял, что оппонент сильнее в диагностике проблемы, чем в выработке ее решений. И он, открыв раунд жестким осуждением расизма, обратился напрямую к сопернику: «Брат Малкольм, не говори нам больше об этой болезни. Мы всё четко понимаем. Расскажи нам лучше, врач, какое ты предлагаешь лекарство?»[143]

И стратегия эта возымела ожидаемый эффект. Малкольм Икс шел к микрофону медленно и производил впечатление человека, «ищущего нужные слова»[144]. Позже он сумел восстановить свои позиции в опровержении, заявив, что, несмотря на «поддержку Сената, Конгресса, президента и Верховного суда», сторонникам интеграции не удалось десегрегировать страну[145]. Однако время было упущено. Фармер опять акцентировал внимание аудитории на предложениях Малкольма. «Мистер Икс, вы так и не сказали нам, какое решение предлагаете, за исключением, по вашему мнению, сепарации. Вы нам этого так толком и не озвучили»[146].

В течение следующих четырех лет двое мужчин сходились на дебатах еще несколько раз. Возможно, самый интересный из раундов состоялся в 1963 году на шоу The Open Mind канала PBS[147]. Сидя друг напротив друга за узким столом в затемненной студии, оппоненты вели себя в высшей степени характерно для себя. Малкольм Икс постоянно принимал то одну, то другую драматично-живописную позу, а Фармер сидел с идеально прямой спиной.

Дебаты длились около полутора часов. У каждой из сторон были моменты и получше, и похуже, но большинство обменов репликами оказались настолько ровными, что сказать, кто побеждает, было чрезвычайно трудно. Однако было предельно ясно, что эти двое понимают друг друга достаточно хорошо, чтобы, опровергая оппонента, по ходу дела при необходимости пересматривать свои идеи и адаптироваться один к другому.

Малкольм Икс: Единственное время, когда темнокожий человек в этой стране добивался какого-либо прогресса, – это война. Когда белый человек прижат спиной к стене, он позволяет темнокожему немного выдвинуться вперед… Так что, чтобы черный человек сделал новые шаги в правильном направлении, нужна очередная война.

Фармер: Проповедник Малкольм…

Малкольм Икс: Я не перебивал, когда ты говорил целых пятнадцать минут.

Фармер: Ты пытался.

Малкольм Икс: Модератор мне не позволил.

[…]

Фармер: Ты говоришь, что прогресс достигается только в военное время. Но мы сейчас на войне. Война ведется на улицах Бирмингема, на улицах Гринсборо… Если тебе не нравится эта война, что ж, это ничего. Но не отрицай, что это война.

Малкольм Икс: Есть ли прок идти в театр человеку, который не может устроиться на работу?

Фармер: Прок есть, потому что это не только зрелище, это не чашка кофе за обеденным столом. Это дает ощущение человеческого достоинства, чувство, что ты чего-то достиг… Если мы не представители своего общества, то кто мы?

Малкольм Икс: А почему же ты видишь проблемы с расой в этой стране, если мы представители общества?.. Тебе никогда не уничтожить [расизм] десегрегированным театром.

Со временем за кулисами этого публичного спектакля отношения между двумя соперниками начали меняться. Через несколько недель после дебатов на PBS Фармер и Малкольм Икс договорились воздерживаться от публичных споров друг с другом. Вместо этого они решили обсуждать разногласия дома у одного из них. На тех встречах привязанность оппонентов друг к другу создавала впечатление, что это какое-то «общество взаимного восхищения». Например, каждый из них утверждал, что его жена считала лучшим спорщиком второго. Но эти отношения никогда не теряли конкурентного аспекта. Фармер однажды признался, что во время споров часто думал: «Да брось, Малкольм, тебе меня не победить. Тебя же воспитал не Толсон»[148].

Те дебаты были не единственной средой, в которой Фармер и Малкольм Икс сходились лицом к лицу как носители противоположных точек зрения. Столкновение между мейнстримным Движением за гражданские права и черным национализмом во многом определило политику той эпохи. И все же, если задуматься, то, как развивались позиции этих двух оппонентов по ходу их долгих бесед, поистине поражает воображение.

В марте 1964 года Малкольм Икс ушел из организации «Нация ислама». В следующем месяце он заявил о своей неизменной вере в черный национализм и в принцип насилия как главный принцип самозащиты. Но при этом он призвал афроамериканцев вмешиваться в избирательный процесс на стратегическом уровне: «Пришло время вам и мне стать более политически зрелыми и осознать, для чего нужно голосование»[149]. А Фармер тем временем, хоть