Два года в Испании. 1937—1939 - Овадий Герцович Савич

— Вот это по-испански! — расхохотался Франсуа. — Самое подходящее время для самообразования!

Теперь оба хохотали, и Николас в душе немножко позавидовал им, но строго подумал: «Дети какие-то…»

— А, негодяи, козлы, дети скверной матери! — закричал вдруг Пако. Он и Франсуа разговаривали, все время поглядывая в щели.

Несколько фашистов вышли из-за поворота в окопе, неся в руках солому и сучья.

— Они хотят поджечь нас!

Ни Пако, ни Франсуа не успели как следует выругаться. Николас одним прыжком занял место Пако у пулемета. Он выждал, — фашисты шли медленно и неуверенно. Сердце его стучало так громко, что стук, казалось ему, был слышен и в окопе. Потом он дал короткую точную очередь. Фашисты попадали, только задний успел убежать. Солома вспыхнула, желтый огонь на мгновенье закрыл поворот. Потом пожар сразу погас.

Один из фашистов был только ранен. Он медленно пополз назад, прижимаясь к земле.

— Стреляй! — крикнул Пако.

— К черту! — ответил Николас. — Хватит с него! Будет ученый.

Он с трудом разжал пальцы, впившиеся в ручки пулемета, и вдруг расхохотался. Пако и Франсуа смотрели на него с удивлением, но он не мог остановиться. Они вопросительно переглянулись и тоже рассмеялись.

— Все-таки что-то сделали, — объяснил свой смех Франсуа.

— Он сделал, — подхватил Пако. — Но, конечно, не напрасно все-таки… — Он замолчал и перестал улыбаться.

— Ну, а теперь что? — спросил Франсуа. — Теперь они уже нас не выпустят.

— Пусть они и ломают себе голову, — сказал Пако.

Короткий дождь пуль опять ударил о броню, и опять настала тишина.

— Злятся, — сказал Пако.

— А все-таки, — спросил Франсуа, — как же быть, командир?

— Ждать, — ответил Николас.

Он знал, что Пако во всем послушается его, но несколько побаивался француза: тот был строптив и недоверчив, все любил проверять, обсуждать, критиковать. Но Франсуа сказал просто:

— Будем ждать.

Николас понял, что завоевал доверие француза. «Чем?» — с удивлением подумал он.

Франсуа и Пако не отходили от щелей. Но фашисты больше не показывались и молчали. «Решили взять измором», — подумал Николас. Он был убежден, что фашисты хотят захватить танк целым. Как перевести им «измором», чтоб они не волновались?

— Фашисты больше ничего, — сказал он по-испански. — Ничего делать. Они тоже жди. Они жди, нам нечего есть и пить. Ясно?

— Посмотрим, — сказал Франсуа, на этот раз весело.

— Командир, — спросил Пако, — ты из рабочих или из крестьян?

— Рабочий, — ответил Николас. — Мой город — Тула. Ясно? — спросил он вместо «слыхал про такой?».

— Нет, — сказал Пако. — Там шахты, как в Астурии?

— Нет, все для войны, — сказал Николас.

— Это? — Пако обвел рукой танк.

— Нет, это, — Николас показал на пулемет и на свой револьвер.

— Я слыхал про Тулу, — сказал Франсуа. Ему хотелось показать, что он знает больше Пако.

— Командир, — спросил Пако, — а в Красной Армии ты был долго?

— Два года.

— И тебя всему научили?

Николас не понял и неопределенно пожал плечами.

— Я хочу сказать, что у нас рабочий должен был бы дольше учиться. Мы необразованные. Командир, а у тебя есть девушка? — Пако выпалил этот вопрос одним духом и густо покраснел.

— Не девушка, — ответил Николас. — Жена.

Позабыв, что боялся, как бы товарищи не увидали фотографии, он достал ее и протянул Пако. Пако схватил ее и поднес к щели.

— Ого! — сказал он с восторгом и по испанской привычке зацокал губами. — Какая хорошенькая!

— Покажи, — сказал Франсуа и в свою очередь поднес фотографию к щели, рассмотрел критическим взглядом знатока и тоже одобрительно прищелкнул языком. — Таких и в Париже немного, — изрек он наивысший комплимент.

— И ты оставил ее, чтобы приехать к нам? — спросил Пако.

— Она хотела, — с гордостью сказал Николас, и товарищи поняли, что Наташа сама посылала мужа в Испанию.

— Я тебе говорю, — закричал Пако, — русские — особенные люди, и женщины у них особенные! Командир, она тебе пишет? Да? А что она пишет? Дома всё в порядке? В твоем городе — как его? Тула! — работают хорошо? А про нас она спрашивает? То есть про Испанию.

— Еще бы не спрашивала, если сама посылала, — сказал Франсуа.

— Она хочет, чтобы мы победили! — в восторге кричал Пако. — Чтобы ты был героем! Чтобы мы все были героями!

— Да, да, — кивал Николас, понимая пятое через десятое.

— А ты писал ей про нас? Про Франсуа и про меня?

— Да, да!

— А что ты писал?

Николас не знал, что ответить. Франсуа сказал за него:

— Он написал, что в его танк назначили стрелком совершенного дурака и молокососа Пако.

— Нет, правда?

Николас молчал и улыбался. «Вот, Наташка, и ты участвуешь в войне, — думал он. — Помогаешь».

Франсуа, отвернувшись, сказал глухо, без выражения:

— А у меня никого нет. Была — и нет.

Пако повернулся к нему.

— Смотри в щель! — крикнул Франсуа. — Год тому назад я потерял работу. Выгнали, потому что в забастовку я намозолил глаза инженеру. И еще кое-кому. И девушка от меня ушла. Она любила танцевать, развлекаться, понимаешь? — Он обращался к Пако, но говорил только для Николаса. — У русских так не бывает. А у нас