Сердце русалки - Ида Миллер

Или они могут уехать в другую деревню, купить маленький особнячок, и пусть Ганс выращивает там своих свиней, гусей, картошку, что угодно. А что если, она сможет сделать его военным? Ах, как красив был бы Ганс в офицерском камзоле! Их словно и шили специально для его фигуры. Но нет, а то вдруг любимого отправят на войну, и он погибнет.

В последнюю очередь Леда подумала о реакции своих родителей на эти отношения.

«Позорище, — скажет папа. — Я убью батрака, а тебя отправлю жить к бабке».

«Мы этого не допустим, — скажет мама — Ты сейчас же выйдешь замуж за папиного друга и забудешь о своем крестьянине».

А что скажет Лея? Только сестра, быть может, и поддержит ее выбор. Хотя Лея уже больше не будет иметь своего мнения. Если ее будущий муж, Йохан, скажет, чтобы она не общалась с опозорившей их семью родной сестрой, то между ними и так все будет кончено.

Как вообще можно кому-то рассказать о них с Гансом? Ничего, их любовь так окрепнет, что она сможет рано или поздно объявить о своих намерениях родственникам. Но прошло уже несколько дней, а Ганс никак не проявил себя и не назначил ей встречу. Может, он боится? В конце концов, сейчас не лучшее время, чтобы напоказ у всей деревни ухаживать за баронской дочкой. Папенька узнает, головы бедняге Гансу не сносить. Но это пока, барон привыкнет со временем и смирится. А что касается слухов… Да, неприятно, но как только они с Гансом поженятся и уедут, это не будет иметь никакого значения.

Леда еще какое-то время лежала на диванчике, потом резко вскочила, собралась, похлопала себя по щекам (почти что одновременно с младшей сестрой) и вышла из дома, решив пройтись по деревне, чтобы хоть мельком снова увидеть любимого.

Среди крестьян царила суета: осень была в самом разгаре и заставила жителей деревни направить все силы на сбор урожая и заготовку запасов на зиму. Не щадя себя и скот, крестьяне трудились на пашнях и сеновалах, мужчины и женщины работали и в поле, и дома, на своих грядках. На огромном поле, где собирали пшеницу, картошку и капусту, все были равны. Дети работали не меньше взрослых, не позволяя себе плакать и капризничать, женщины, даже беременные и пожилые, помогали в амбарах и хлевах, мужчины же взяли на себя самую тяжелую физическую нагрузку по обработке плодородной земли.

Наконец, когда наступал вечер, люди немного расслаблялись и расходились кто по родным жилищам, кто на встречи с друзьями или возлюбленными. Как раз в этот вечер Ганс устало плелся домой, где его ждал только дед. Отец и мать его умерли годом ранее от чахотки. Ганса и деда каким-то чудом уберегло не заразиться, хотя в деревне заболели очень многие.

Белая рубаха юноши пропиталась потом и грязью, от него ужасно несло, да и чувствовал он себя весьма паршиво. Недели тяжелого труда измотали его, к тому же приходилось постоянно искать дополнительный заработок, чтобы содержать дом, кормить скот и дохаживать деда. После того как Лафонтенова девица Леда призналась ему в любви, он ушел в работу до седьмого пота, лишь бы не думать о ней, и о том, как ему выпутаться. Сейчас у него была веская причина не общаться с ней, было много срочной работы на земле, а вот зимой она точно от него не отстанет.

Только Ганс свернул за угол, как тут! Черта с два! Ну как назло! В паре метров от него стояла Леда. Девушка расплылась в улыбке, но тут же убрала ее. Она радостно, по-щенячьи смотрела, как Ганс растерянно чешет затылок.

В свете розовых сумерек он стоял перед ней в белоснежной рубахе без рукавов, подпоясанной тонкой веревкой. Он выглядел как сын языческого бога, которого родила прекраснейшая смертная женщина, и с каждым годом его божественная сущность проявлялась все отчетливее. Эти золотые локоны, ровный профиль, сильные руки и ноги просто сводили ее с ума. Но тут незнакомый голос где-то рядом вывел Леду из ее страстных фантазий.

— Ганс, ах ты невежа, поздоровайся с хозяйкой! — сказала какая-то старуха, высунувшись из окна ветхого деревянного домика.

Тот слегка поклонился, натянуто улыбнулся и пожелал баронской дочке хорошего вечера. Леда стеснительно опустила глаза и кивнула в ответ. К великому огорчению Леды — это было все их общение. На виду у других крестьян они не могли пойти куда-то вместе или обсудить, что делать дальше. Они развернулись каждый в свою сторону и пошли по домам. Ганс — в избу к деду, Леда — в особняк к своим родителям.

Их обоих ждал серьезный разговор.

Весь оставшийся вечер Леда прокручивала в голове сцену недавней встречи. Вся ее смелость, с которой она почти что прижала Ганса к стенке несколько дней назад, испарилась. Заговорить с Гансом самой, да в ее положении… Это бы выглядело странно, нелепо. Леда не раз замечала, что местные девушки засматриваются на него, особенно на воскресной службе в монастыре, и ревность каждый раз жгла ее сердце. Когда она видела, как крестьянки выкручивают на Ганса свои шеи, ей хотелось подбежать и все эти шеи посворачивать, словно курицам, чтобы никто больше не смел на него смотреть. Она прекрасно понимала, какое Ганса ждет будущее. Если Леда о нем не позаботится, то через годы тяжелого труда и бедной пищи, вся его красота испарится. Через двадцать лет он не будет выглядеть, как Йохан, привлекательным стройным мужчиной, возраст которого выдавала лишь легкая седина на висках. Он превратится в обрюзгшего, морщинистого, усталого бедняка, который будет сидеть на крыльце с бутылкой бадяги и думать о том, что жизнь могла сложиться иначе.

Когда Леда уже собиралась пойти спать, к ней в комнату вошла мать. Она выглядела воодушевленной и радостной, словно собиралась поделиться какой-то хорошей новостью.

«Это не к добру», — подумала Леда и была права.

Баронесса села к дочери у изголовья постели и сказала:

— Вот и на тебя, дорогая моя, нашелся купец, — губы ее растянулись в улыбке, а у Леды все нутро сжалось. — Сегодня я получила письмо от давнего друга твоего отца. У него есть сын, и он очень хочет с тобой познакомиться. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Баронесса наклонилась к дочери и чмокнула ее в лоб.

Леда замоталась в одеяло, как в кокон, будто это была единственная возможность защититься от того, что происходит.

— Но мама, я же всегда говорила, что не хочу замуж.

— Эти глупые россказни про монастырь? — баронесса