Плохие оценки - Николай Недрин

– Доброе утро, уважаемый Сергей Владимирович!

– Доброе утро, прекрасная Кристина Владимировна, – ответил Алексеев, ляпнув первый попавшийся эпитет. В другой раз он бы придумал что-нибудь повеселее (Кристина обычно смешлива), но сейчас, из-за тяжелой головы, было не до шуток. – Как поживает Вениамин Владимирович?

– Спасибо, папа в хорошем здравии! А вы?

– Я тоже в оптимальной форме! – На этом приветственный ритуал закончился, и Алексеев спросил уже по-простому: – Кристина, а нет у вас таблеток от головы? Разболелась ужасно, а таблетки закончились.

– Наверное, пили всю ночь, – улыбнулась девушка.

– Могу дыхнуть, – предложил Алексеев.

– Нет уж, не надо – верю! Сейчас посмотрю. – И шмыгнула в квартиру, оставив на лестничной площадке мусорное ведро.

Почти каждый день Венины дети выносили это ведро, и всегда оно было забито доверху.

«Какой-то чудовищный завод по производству мусора», – вяло подумал Алексеев. Он разглядывал бесстыдно торчащего женского «гулливера» (уже дохлого) и представлял, что лет пятнадцать назад, наверное, не побрезговал бы в такой ситуации вытащить его и использовать в ближайшем эротроне.

Кристина выскочила и, подхватив свое ведро, сообщила, что таблеток нет. Потом добавила:

– Папа обычно каким-то народным средством лечится, ему на шоу Нахалова подсказали. А мы с Анжелкой не болеем.

– Понятно. Ладно, спасибо, что посмотрела.

– Не за что!

Девушка бодрой рысцой побежала вниз по лестнице, оставляя скучного соседа позади. Но Алексеев постарался не сильно отстать – был у него еще один ритуал, личный, который будоражил воображение почище любого «гулливера».

Когда они вышли во двор и Кристина подняла ведро над мусорным баком, футболка у нее, как всегда, задралась, обнажив поясницу. На гладкой молодой спине красовалась татуировка – «СССР». Алексеев расшифровывал ее так – «самая соблазнительная спина района».

***

Но попросить у Вениной дочери вόлос он бы, пожалуй, не решился.

Разве что вся их семья уедет отсюда в другой город. Или даже за границу. Алексеев был почему-то уверен, что заграница существует. Впрочем, политика его мало волновала.

«А вот интересно, если бы я рано женился (например, как Анвар) и не держал бы в уме ЭМУР, смог бы я уйти в оппозицию?» – в очередной раз подумал Алексеев и даже пнул пластиковую бутылку, перекатывавшуюся туда-сюда по остановке, словно мучимый бессонницей человек. Пинок вышел неожиданно громким, так что бабулька, которая до этого совершенно неподвижно сидела на лавке, тут же вздрогнула и чертыхнулась.

– Извините, Марианна Владимировна, – буркнул Алексеев в ее сторону. И ухмыльнулся: это же нелепо – называть незнакомых старух Марианнами! Неужели нельзя прописать в правилах возрастную градацию? Хотя бы такую: до 18 лет – Маруся, от 18 до 30 – Маргарита, после 30 и, например, до пенсии – Марианна, а после 70 – уже просто Мария.

В это время подошел автобус, Алексеев влез в него и плюхнулся в кресло для несемейных – последнее свободное, а то бы пришлось всю дорогу стоять. Водитель подождал еще минуту, вероятно надеясь, что Марианна одумается и тоже решит поехать в сторону зоопарка. Старушка осталась на скамейке, но, когда автобус тронулся, вдруг пристально взглянула на Алексеева. Взглянула так, как будто давно его знает и… осуждает. Алексеев поспешно отвернулся.

Обычно он гулял в зоопарке часа три. По воскресеньям. Это хорошо расслабляло перед новой рабочей неделей. Но сегодня, поскольку начался отпуск, решил остаться с ночевкой.

Возле клетки шерстистого носорога стояла вполне сносная (и недорогая) раскладушка. Алексеев устроился на ней, достал буханку бородинского хлеба, разломал на две части и протянул половину Кутузову.

Одноглазое животное покосилось на хлеб и фыркнуло.

– Брезгуешь, да? Ну и день сегодня: то голова, то старухи, то носороги… – И, видя, что Кутузов не отходит, хоть и отказался от еды, Алексеев решил с ним посоветоваться: – Вот скажи, друг, éсть у меня шансы на ЭМУР? Ты только не обижайся, но уж больно хочется свалить отсюда. Куда подальше. Задолбали все!.. Особенно на работе. Эти клиенты по ОСУгО – ненавижу их! Сами же, суки, берут кредит под большой процент, всё подписывают, а потом начинают к прокураторам ходить: видите ли, незаконно это! Не согласны они, видите ли, с такими процентами! Да в чем проблема – уйди в монахи, и не надо будет кредит на «уголовку» оформлять.

Носорог зевнул и потянулся мордой к хлебу.

– Что, уже надоело? – улыбнулся Алексеев. – Вот и мне тоже. Да и мать права: жениться надо. А тут мне не светит ни хрена… Ладно, посторожи пока раскладушку, я пойду заплачу за место.

Он медленно побрел мимо клеток, вдыхая терпкие звериные запахи, прислушиваясь к шумной ветреной листве. Даже закрыл глаза и представил себя в семидесятых. Почему-то казалось, что люди тех далеких времен должны источать нечто, похожее на «ароматы» обитателей зоопарка. Но тогда, по крайней мере, было гораздо проще завести полноценную, крепкую семью. Если, конечно, это не очередная выдумка СПИ.

«Пусть это не будет выдумкой. Прошу тебя…» – подумал Алексеев. Не очень, впрочем, понимая, к кому конкретно обращается.

***

Вернувшись, он вытащил из рюкзака шерстяное одеяло (ночи в зоопарке прохладные), прикрепил на прутья клетки табличку «Не беспокоить!», улегся и закрыл глаза. Через пару минут открыл. Перевернулся с правого бока на левый – не помогло, сон не шел. Попытался разглядеть в темноте Кутузова или хотя бы расслышать его фырканье, но тоже тщетно.

«„Носорогов“, что ли, посчитать… – подумал Алексеев, ложась на спину; над ним развернулось огромное звездное небо. – Нет, лучше вот спутники».

Спутников было полным-полно. Похожие друг на друга мерцающие точки двигались каждый по своей орбите – так деловито, словно живые. Словно рабочие муравьи.

«Красиво… Мы здесь всё суетимся, суетимся… Причем бессмысленно. Не то что спутники… А ведь если они выйдут из строя, на Земле хаос начнется».

Алексеев попытался представить «хаос»: нет ни воды, ни света, ни тепла; на улице то и дело раздаются автоматные очереди – малиновые воюют с красными; бугаи, пьяные вдрызг, врываются в квартиры к одиноким старухам, оглушают их топором, забирают остатки пенсии и еды… Сущие девяностые!

Он почувствовал, что опять проголодался, и достал из рюкзака недоеденную буханку. С наслаждением откусил, прожевал. Хлеб показался странно кисловатым. Откусил еще, подержал смакуя во рту. И вдруг почувствовал: хлеб шевелится! Тут же выплюнул, чуть не перевернув раскладушку. Достал фонарик и посветил на остатки буханки… Вроде бы ничего. Или все-таки… Вот оно – полезло по руке, защекотало. И еще раз. И снова.

«Муравьи, – догадался Алексеев. – Неужели над муравейником лежу?»

Он слез на землю, посветил под раскладушку, потом вокруг.

Нет, муравейника не оказалось, но насекомые шли странным, плотным строем во тьму, словно там, в конце пути, ждала огромная питательная гусеница. И чтобы преподнести ее муравьиной королеве, нужны были миллионы рабочих лап.

«Ишь, заботливые! Ну-ка, посмотрим, куда это вы так спешите».

Алексеев пошел вдоль потока насекомых, удивляясь про себя, что они все время движутся по дороге, не сворачивая ни к деревьям, ни к клеткам. Но вот наконец завернули: фонарик осветил решетку. Алексеев хотел найти табличку с названием зверя (не хищник ли внутри?) – ничего не вышло. Зато почти сразу попалась дверь. Замка не было, и Алексеев потянул ее на себя.

Войдя в клетку, он пошел напрямик – на запах: «Ну и вонь! Животное, что ли, сдохло?..»

Впереди показалась бесформенная куча. Вернее, туша. Полтонны, не меньше! И вся сплошь облеплена муравьями.

Алексеев приблизился, пытаясь найти голову зверя, понять, кто перед ним.

Неожиданно туша зашевелилась, издала булькающий, потом хрипящий звук.

Алексеев отступил, лихорадочно соображая, в какой стороне выход из клетки.

Вдруг зверь, протяжно застонав, протянул к свету от фонарика… руку!

«Человек!» – ужаснулся Алексеев и бросился отряхивать его от насекомых. Рука умирающего, такая беспомощная на вид, вдруг сильно ухватила спасителя за локоть, притянула. Алексеев уже хотел вырваться, бежать вон, но расслышал, как из черного рта доносится что-то похожее на слова:

– …ми… мя…

– Что?! Я не понимаю!

– Во… зьми… ме… ня…

Алексеев обмяк. Теперь он был не в силах освободиться. Не в силах даже позвать на помощь. Словно его собственная жизнь начала медленно, но верно переливаться в эту чудовищную женщину. Тем временем она с хрустом перевернулась на живот, и Алексеев почувствовал под своими вспотевшими ладонями необъятную спину… Неожиданно – гладкую, молодую спину. Такую знакомую, соблазнительную! Самую соблазнительную спину района…