Плохие оценки - Николай Недрин

Пока официантки – слишком красивые, словно созданные для пятизвездочной жизни – начали готовить столы к очередному приему пищи, Зима приподнялся и подошел к стеклянному куполу, венчающему отель и ресторан. Это был самый верхний, 32-й этаж, похожий по форме на обсерваторию, но приспособленный под совершенно земные цели. Впрочем, звезды отсюда тоже хорошо просматривались, и мысль попросить у администрации телескоп не казалась такой уж вздорной. Зима даже приостановил одну из официанток:

– Девушка, вы любите звёзды?

Та смутилась, попыталась улыбнуться:

– Извините, мне надо разносить мясо.

– А что вы делаете после работы?

Официантка покраснела (или побледнела? – что за дурацкое освещение!), затем искоса взглянула на собеседника (заметила горб!) и сообщила:

– Извините, мне… нам нельзя так разговаривать. Меня ждут братья. Возле мечети.

Вероятно, она рассчитывала сразу отпугнуть чужака, который не был даже французом, но допустила при этом досадную оплошность – намекнула ему о его физическом недостатке. Зима на подобные вещи реагировал остро, можно даже сказать, рассудок его на время помутился, так что в ответ обескураженная девушка услышала:

– Что ж, буду рад познакомиться с вашей семьей. Причем сейчас же, если, конечно, ваши братья никуда не отлучились.

С этими словами Зима неожиданно поцеловал у мадемуазель ручку (не успела отдернуть!), соблазнительно пахнущую шашлыком, и покинул ресторан.

Уже в лифте, присев от волнения на унитаз, наш герой вдруг вспомнил: он ведь голоден и по доброй воле отказался от ужина в угоду романтике. И не просто романтике, а романтике с элементами запугивания! Впрочем, была еще некоторая надежда на то, что девушка придумала братьев или что они, уйдя семнадцать лет назад в горы, так и не вернулись. Всё это предстояло выяснить в ближайшие 15—20 минут…

***

Но нет. Оказалось, что двадцати минут недостаточно.

Зима не обнаружил никого похожего на братьев (кстати, в спешке он даже не удосужился выяснить, сколько именно братьев должно быть!) внизу, у входа в отель. Надо было идти к «Сердцу Чечни», где, по уверению возлюбленной, прогуливалась ее родня. Это несколько успокаивало, ведь представить, что его изобьют в непосредственной близости от духовного центра республики, Зима не мог. Однако к серьезному разговору, безусловно, стоило внутренне подготовиться.

Он медленно перешел по мосту Сунжу, зажатую бетонными берегами, и… неожиданно стал спускаться к воде, точнее, к копошащимся у воды вьетнамцам (судя по их головным уборам), так как заметил у них в руках нечто, напоминающее гамбургеры.

Вероятно, это были местные работники, к существованию которых Зима давно привык, но, пожалуй, впервые увидел их в непринужденной обстановке: вьетнамцы, справившись со своими дневными обязанностями по украшению берегов, собирались поужинать, а возможно, и потравить анекдоты про тайцев. Нашему герою очень захотелось поучаствовать в их посиделках: во-первых, с целью подкрепиться (ибо представить, что рабочий откажет в еде постояльцу пятизвездочного отеля, было довольно сложно!), во-вторых, – немного расслабиться перед энергозатратным разговором с чеченскими братьями.

Спустившись к реке, Зима подал знак вьетнамцам, и те бросились к нему навстречу, приветливо помахивая съестным. Объединившись, они проследовали под мост, где было гораздо уютнее и не так ветрено.

Как и предполагал голодный горбун, иностранцы охотно разделили с ним свою трапезу, но пришлось испытать определенное разочарование, потому что в руках у рабочих оказались не гамбургеры, а заурядные булочки с маком и минералка. Правда, в таких обстоятельствах пьянила и она – в результате Зима размяк, даже представил себе, что братья возлюбленной, выглядевшие пока настоящими кавказскими гамбургерами, на деле могут быть вполне мирными булочками, занятыми в культурной деятельности. Например, они – сотрудники музея, и речь пойдет не столько об их сестре, сколько о проблемах музейного фонда, лишившегося во время войны большей части своих коллекций.

Такие мысли быстро умиротворили, и Зима не заметил, как под мостом пролетело полчаса. Встрепенувшись, он поблагодарил вьетнамцев за радушный прием, вскарабкался наверх, отдышался… Затем обернулся к реке и бросил прощальный взгляд на дело азиатских рук: большими декоративными валунами они почти выложили надпись – «ДОРОЖКИН + АБУБАКАРОВ = ДРУ». «Наверно, будет ДРУЖБА, – подумал Зима, – или ДРУГИЕ ВРЕМЕНА. А вот были бы фамилии президентов покороче, то и равенство было бы жёстче, патриотичнее!» И, сколь ни далек от политики наш герой, настроение у него поднялось еще больше, жить стало веселее, да и вообще – все люди ведь братья, тем более если они – братья твоей невесты! К тому же он, жених, занимает не самые последние апартаменты в лучшем отеле города, да и всей Верхней Чечни! То есть, по сути, оставалось только одно – совместно обговорить день свадьбы и количество приглашенных. «Однако с моей-то стороны и позвать почти некого, – вспомнил Зима с грустью. – Разве что тетя Тоня; впрочем, у нее коза, она не поедет».

Так, размышляя то в общих, то в частных чертах, он постепенно углубился в парк, окружающий «Сердце Чечни»…

О прекрасное Сердце! снабженное множеством ухоженных вен и артерий, на которых не найдешь ни пустой бутылки (из-под минеральной воды – ибо алкоголь запрещен!), ни окурка (ибо курить запрещено!), ни даже конфетного фантика (ибо сладкое вредно перед молитвой)! Разве что рассеянный, умиротворенный поэт забудет на скамье листок с благодарными стихами, посвященными Пророку… Но на то и Служители – внимательные, в светлых одеяниях с капюшонами похожие на эльфов, благородных, но не воинственных, – чтобы подобрать эти ямбы, молча прочесть увлажнившимся взором и в ближайшее же время вернуть сочинителю (ибо камеры, прикрепленные к каждому фонарю, всё предусмотрительно фиксируют). А чудесные мусульмане, идущие на молитву! Сколько достоинства в мужчинах и смирения в женщинах! Как чисты, как ярки их наряды, подобные цветам, украшающим бесчисленные газоны парка! И каких только узоров не найдешь на этих газонах, свежих и летом и зимой, ибо в Верхней Чечне не бывает ни снега, ни града, а только лёгкий дождик, орошающий лепестки роз, жасминов и орхидей! И до чего же обидно, что одним только восклицательным знаком приходится уснащать речь, посвященную Сердцу, что нет в языке того пунктуационного разнообразия, которое бы могло передавать все оттенки восхищения, радости, благоговения, благодарности Аллаху, кои посещают каждого, кто приближается к Сердцу под громогласные призывы муэдзина!.. О Сердце! Как спокойно около Тебя, как хочется любить весь мир и особенно Чечню под сенью Твоей! Как хочется стать пылинкой у Дороги, по которой пройдет Аллах, раз ты, Сердце, – лишь капля в море Его щедрот! Но и этой капли достаточно, чтобы, прижавшись своим собственным сердцем к Сердцу, отделанному травертином [травертин — пористый светлый мрамор небольшой твердости, используемый при строительстве, например Колизея], навсегда остаться в исламе!..

Примерно так должен был думать и Зима, если бы не горб.

Когда у человека горб, религиозные мысли отходят на второй план. Хочется прежде всего простой, земной любви, семейного очага, детей, которые бы не замечали горб или хотя бы не воспринимали его как ужасный порок. «Впрочем, если ради всего этого придется стать мусульманином, то я готов. Почти готов… В общем, я готов подготовиться», – думал Зима, бродя по дорожкам парка и тщетно вглядываясь во встречных: братьев среди них не было.

– Простите… – пытался он обратиться к служителям. – Извините, вы не видели здесь братьев моей новоиспеченной невесты, которая работает вон в том отеле?

Но служители были не от мира сего: некоторые даже не замечали вопроса, а другие лишь ласково, с достоинством улыбались и, ничего не ответив, принимались ухаживать за цветами.

Зима уже начал раздражаться, подозревая во всем этом дискриминацию по национальному признаку, словно он был каким-нибудь вьетнамцем, но вдруг понял – служители глухонемые! Это так просто, что наш герой даже рассмеялся, чем привлек внимание барсука. Вдвоем они дошли до ближайшей лавочки, и Зима присел на нее. Барсуку тоже захотелось, но на руки он не дался, а показал энергичными жестами, что его надо лишь подсадить.

– Какой ты, однако, самостоятельный зверь! – миролюбиво сказал Зима.

– Да, я такой. Подсади! – деловито ответил барсук.

Зима подсадил.

Они помолчали, созерцая мечеть.

Видимо, была передышка в череде молитв – установилась благостная тишина…

– С детства мечтал туда попасть, – сообщил барсук, указывая на мужественные 63-метровые минареты. – Хотя бы электриком.