Как убедить тех, кого хочется прибить. Правила продуктивного спора без агрессии и перехода на личности - Бо Со
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оставшись наедине с сырым салатом, я попытался разобраться, что сейчас произошло. Наш спор начался на надежной основе, но затем разрастался и разрастался, пока не стал неуправляемым. На каком-то уровне я знал, что опровержение каждого утверждения другой стороны – затея дурацкая: так ты впустую расходуешь время, которое могло бы пойти на развитие твоего кейса, да еще и закрепляешь за собой репутацию необоснованного скептика. Однако явная несправедливость претензий Ионы сыграла роковую роль, уведя меня с верного пути.
Это показалось мне недоработкой контрольного списка RISA, показав, что даже самый перспективный спор может со временем деградировать до бессмысленных дрязг. Иона начал разговор с широкого диапазона жалоб, а я добавил собственные претензии. В результате дискуссия получилась громоздкой и полной острых углов.
И я задался вопросом, а не требуется ли для предотвращения подобного сценария не только спрашивать себя, стоит ли вообще спорить по данному поводу, но и выбирать утверждения, которые будут оспариваться внутри дискуссии. И по-моему, у этого выбора должно быть два важных критерия.
Необходимость: необходимо ли оспорить данное утверждение, чтобы разрешить спор?
Прогресс: приблизит ли нас оспаривание данного утверждения – необходимое или нет – к разрешению спора?
Если ответ на любой из этих вопросов утвердительный, у тебя есть веская причина вступить в спор.
Очевидно, в исходной жалобе Ионы данный тест проходили только две претензии. Во-первых, утверждение, что я опоздал на последние пять наших с ним встреч, как главное доказательство моего эгоизма действительно нуждалось в реакции. Во-вторых, утверждение, что я проявил особое пренебрежение, опоздав сегодня… Возможно, в рамках данного спора в целом на это можно было бы и не реагировать, но реакция могла помочь нам добиться прогресса, учитывая непосредственную роль данной жалобы в изначальном возникновении этого спора.
Остальные же жалобы Ионы можно было оставить без внимания. Это были вопросы, по которым мы могли расходиться и все равно добиться прогресса в данном споре. Чтобы наши разногласия не переросли в войны по всем фронтам, мы должны были оставить место для приемлемых расхождений во мнениях.
Ближе к вечеру по дороге в общежитие я заскочил в круглосуточную аптеку на Массачусетс-авеню и прихватил несколько вкусняшек в качестве «трубки мира». Я шел домой и репетировал, что можно сказать Ионе. Подходя к нашей комнате на втором этаже, я думал о мудрости, нужной для того, чтобы правильно выражать свое несогласие – решать, когда вступать в драку, а когда отпустить, – и о том, где бы мне этому научиться. Но тогда я не знал, что тот год еще подкинет новые и неожиданные вызовы моему решению держаться подальше от плохих, неконструктивных и бесполезных споров.
* * *Утром 16 июня в нескольких кварталах от офиса, куда я устроился работать на лето, бизнесмен Дональд Трамп, спустившись по золотым ступеням башни своего имени, выдвинул собственную кандидатуру на пост президента США. В его речи было все, от преувеличений («Я буду величайшим президентом для создания рабочих мест из всех, кого создавал Бог»)[75] до полного абсурда («Я построю великую стену – а никто не строит стены лучше меня, – и поверьте, это обойдется очень недорого»)[76]. А еще в ней содержались явные намеки на чей-то злой умысел («Они приносят с собой наркотики, они приносят преступность, они насильники, а некоторые, я допускаю, хорошие люди» – это он про иммигрантов)[77].
Тем вечером за выпивкой на крыше общежития друзья-ньюйоркцы уверяли меня, что это пройдет. «Он говорит так уже не первый год. Его же никто не воспринимает всерьез. Никто на него и внимания не обращает». Мы с другими ребятами из семей эмигрантов говорили банальности о странностях американской политики. В итоге тот вечер прошел как обычный очередной долгий летний приятный вечер.
Однако, вернувшись в кампус в сентябре к началу второго курса, я обнаружил, что люди очень даже обращают на Трампа внимание. Самым активным и громким источником для этой оппозиции были женщины, иммигранты и маргинализированное население, многие из которых чувствовали себя мишенью этого кандидата. В нашей тесной комнате в общежитии на втором этаже Иона, который давно занимался научными исследованиями социальных связей в местных сообществах, подкидывал комментарии, только усугублявшие причины для беспокойства: о разочаровании людей в политике и об экономическом отчаянии в этих сообществах, опустошенных коллапсом производства; о неконтролируемом распространении дезинформации в интернете; о проявлениях ксенофобии и фанатизма, скрывающихся под вполне респектабельными вещами.
Я разделял все эти опасения, но не принимал их близко к сердцу. Глубина моего анализа этого человека ограничивалась наблюдением, что он был ведущим реалити-шоу Celebrity Apprentice («Ученик знаменитости»). Тем не менее я видел потенциальную угрозу, исходящую от злобного актера, со всех сторон защищенного свободой слова и извергающего в атмосферу огромное количество ненависти. В дебатах о том, как правильно реагировать на такого человека – ограничивать его возможность высказываться или же принять это как неизбежную плату за демократические свободы, – я слышал отчетливые отзвуки полемики, которая велась далеко за стенами нашего университетского городка.
Надо сказать, большая часть прошлого года прошла в американских и британских университетах в горячих спорах по вопросу приглашения их руководством спорных и разделяющих общество личностей для вручения наград или чтения публичных лекций. А в апреле меньше чем в полутора десятках километров от моего общежития Брандейский университет в Уолтеме отозвал свое обещание присудить почетную степень откровенному критику ислама Айаан Хирси Али из-за ее заявлений об этой религии, сделанных в прошлом. «То, что изначально задумывалось как момент чести, превратилось в момент позора… Они просто хотели заставить меня замолчать», – написала тогда Али в широко известном заявлении в журнале Time[78].
Исторически сложилось так, что правые политические силы всегда эффективно выбивали из-под ног людей со спорными взглядами платформу, с которой те могли бы нести свои идеи в массы. Например, одно время консервативная администрация университетов запрещала революционерам вроде Малкольма Икса даже заходить в свои кампусы. В наши дни политики и медиафигуры правого толка не раз клеймили прогрессивные требования о том, что университетские городки, будучи орудиями в культурной войне, должны оставаться «островками безопасности». Они называли такое видение отравой для свободы, высшего образования и даже для всей западной цивилизации. Впечатляющая эскалация, которая обеспечила всем долю в решениях второстепенных студенческих групп.
Во многих смыслах эти запутанные дебаты о деплатформинге (да-да, есть такой термин) были эхом прошлого. В 1968 году британский консервативный политик Энох Пауэлл выступил с зажигательной речью против массовой иммиграции в Великобританию: «Заглядывая в будущее, я полон дурных предчувствий. Подобно римлянину, я, кажется, вижу Тибр, что от пролитой пенится крови»[79]. Та речь о «реках крови» выпустила наружу яд, таившийся в британской политике. На местных выборах 1969 года Национальный фронт, крайне правая политическая партия откровенно фашистского происхождения, выставила сорок пять кандидатов и набрала в среднем восемь процентов голосов[80]. Сбылось пророчество Пауэлла по поводу его собственной речи: «Я выступлю с речью на выходных, и она взлетит ввысь, как ракета; но если все ракеты в итоге падают на землю, то эта удержится в вышине»[81].
Как пишет историк Эван Смит в своей книге «Без платформы», левацкие группировки, стремясь остановить подъем крайне правых, обычно прибегали к распространенной тактике: лишали их лидеров возможности публичных выступлений[82]. В сентябре 1972 года на первой странице газеты Международной марксистской группы Red Mole высказывалось предельно четкое требование «Никаких платформ расистам», а членов этой группы призывали силой мешать Национальному фронту и другим подобным организациям собираться на митинги и распространять свои идеи в массах. Важный вклад внесло и движение «Социалистический интернационал», запретив привлекать фашистов к публичным дебатам. «Каждый либерал, который дискутирует с ними, оказывает им помощь – чаще всего не желая того».
Партизанские
