Проводник в бездну: Повесть - Василь Григорьевич Большак

Марина заголосила, старик внес Гришу в хату, цыкнул на нее:

— Не голоси, баба, не распускай сопли! — Как только мог строго приказал: — Сними с него все да сухое надень!..

И снова женщине, которая бестолково металась по хате, не зная, что делать:

— Да быстрее, не чухайся, говорю! В проталину вскочил, доложу я вам. Водка у вас есть?

— Где она возьмется, Денис? — отозвалась сокрушенно бабуся. — Мужика в хате нет. Кому она нужна, если нет духа мужского.

— Ну, если такая жаковыка, то я сбегаю…

Дед принес водки, растерли всего хлопца. Старик велел немножко «вовнутрь».

— Что вы, Денис Кондратьевич, дитя же, — испугалась Марина.

— Ничего, он — мужик. Не на калачах вырос. Влейте ему насильно… Да и мне не помешает… А то за дровами ходил… А время ж такое… Зима…

Грише влили «вовнутрь». Закашлялся хлопец.

— Привыкай, казак… Ну, будьте здоровы. Пойду я. Бабка моя в травах разбирается, пришлю, чтоб отходила. Коли такая жаковыка вышла… Не в первый раз. Каждую зиму, гляди, кто-либо из мелюзги под лед булькнет.

— Спасибо же вам, Денис Кондратьевич. — Марина стояла перед стариком бледная, растерянная. — Не знаю, чем и отблагодарить вас…

— Берегите хлопца… Толковый малый. Человеком будет, доложу я вам, если отходите. Тол-ко-вый! — С этими словами и поплелся дед из хаты.

Берегли, как могли. Но простуда не покидала. Лежал Гриша горячий, мать не успевала вытирать пот с лица. Ночами бредил.

— Митька… Скажи Ольге Васильевне… Земля… Какая погань ползет по тебе… Не пускайте Налыгачей… Где моя звездочка?.. Катерина Павловна… Читайте дальше… Листовку… Я сам понесу… в Хорошево… Горит земля… В огне ты… В огне…

На второй день пришла учительница, принесла каких-то лекарств, моченых яблок.

— Ну, как наш герой?

Марина похудела, будто и ее била горячка, глаза запали. Еще выразительнее стали выделяться на худом лице густые крылья черных бровей. Если издали посмотреть, одни крылья и видно на бледном лице.

— Заговаривается… Вас зовет, просит что-то диктовать… — пожала плечами Марина и оглянулась на дверь, метнула взгляд на свекровь, будто та была в чем-то виновата, и шепотом поведала: — Все про листовки какие-то…

— Чужих не было? — насторожилась Екатерина Павловна.

— Баба Зубатая настойки приносила и балабонила свое, не обращая внимания на Гришин бред.

— Ну и хорошо.

А через минуту, положив холодную ладонь на горячий Гришин лоб:

— Врача бы ему. И лекарства. Есть такое, от воспаления легких. Жар снимет. Да где теперь его достанешь? Разве что…

Не договорив, закусила губу, неожиданно быстро собралась и ушла.

А на другой вечер Митька привел молодую, небольшого росточка женщину. Она шепотом сказала Гришиной матери:

— Добрый вечер. Завесьте окна… Ну, показывайте вашего казака… Антон Степанович так и сказал: «Иди к казаку, считай — к юному партизану, и подними его на ноги».

От прикосновения холодных с мороза рук Гриша открыл глаза и увидел наклоненное над ним женское лицо с полными розовыми губами, услышал тихий ласковый голос:

— Добрый вечер, казак.

Он пошевелил пересохшими, потрескавшимися губами:

— Добрый…

— Ничего, все пройдет. — Она сняла с парня сорочку, вынула из корзинки трубку, приложила к худой Гришиной груди.

— Дыши глубоко, так, так, нормально дыши. Так… Теперь повернемся спиной. Так. Дыши глубже. Еще. Еще. Так.

Гриша ощутил прикосновение холодной ладони докторши на спине.

Положила ладонь, а пальцем о ладонь стук-стук.

— Оденьте парня. — А сама вытащила из корзинки несколько пакетиков, отдала Марине. — По три таблетки ежедневно.

Мама Гришина мялась, хотела что-то спросить, но почему-то не решалась.

— Вы что-то хотите?..

— Да-да… Спросить. Эти… Это лекарство — оттуда?

— Да, Марина, оттуда, с Большой земли. Не забывает нас Большая земля…

«Оттуда», — мысленно повторил Гриша. Митькин брат говорил, что теперь у них самолеты садятся, лекарство привозят, раненых забирают.

«Оттуда» — из Москвы. Значит, о нем заботится сама Москва… Конечно, он понимает: там, в Москве, не ведают, что есть в селе Таранивка пионер Гриша Мовчан. Но лекарство передали — для таких, как Гриша.

Докторша кивнула на пакетики:

— Новое, очень хорошее лекарство. — И начала прощаться: — Ну, казак, выздоравливай. Что передать комиссару?

— Спасибо вам большое.

— Не меня благодари, Антона Степановича.

Язык трудно поворачивается во рту:

— И Антону Степановичу… А я… выздоровлю?..

Улыбнулась при этом маленькая докторша и ответила ему весело:

— А как же? Еще попляшу на твоей свадьбе.

Мать стала на пороге.

— Спасибо же вам, сестрица, не знаю, как вас величать.

— Доктор — и все…

— Понимаю, понимаю. Спасибо же вам… — Спохватилась, кинулась к шкафчику. — Может, подкрепились бы на дорогу? Я быстро…

— Спасибо, я спешу. Будьте здоровы.

Мать днями и ночами просиживала у постели Гриши, смотрела на его пересохшие, потрескавшиеся губы, на бледное лицо и будто перебрала в памяти каждый день сына от самого рождения.

Бывало, распеленает перед купанием, а свекровь снимет с гвоздя пучок сухого любистка и бросит в купель.

— Зачем вы, мама?

— Чтобы любезный был с людьми.

А то внесет высушенные цветы, протянет молодой матери.

— Что это?

— Ласкавцы, дочка. Чтобы ласковым был.

Стелются перед Мариной воспоминания белым полотном, кудрявым споришем, отзываются песней соловьиной…

Только спадут студеные воды, Гриша целыми днями пропадает в лесу. Принесет домой большой-пребольшой букет, она так уж рада, не нахвалится, не намилуется сыном своим, ласкает его синими, как лесной василек, глазами.

— Сыночек радость маме принес. Отдай бабусе, пусть в кувшинчик с водой поставит.

А бабуся погладит худыми, узловатыми пальцами нежные лепестки, улыбнется:

— Весна…

Поставит цветы в кувшинчик, позовет внука, посадит рядом с собой. И учит песням про весну, про журавлей, которые курлыкают