Проводник в бездну: Повесть - Василь Григорьевич Большак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помолчала.
— Люди должны знать правду. И мы поможем им. Садитесь и пишите… Диктант.
Ребята присели к столу, взяли ручки, листки бумаги. И повеяло тихим мирным днем, как бывало до войны в полесскую заснеженную пору. И казалось им: нет в их Таранивке старосты и черношинельников, а на земле советской нет войны и тревог. Вот сейчас учительница своим мелодичным голосом продиктует им стихотворение любимого поэта:
Та нехай coбi як знають, Божеволiють, конають, — Нам свое робить…И они будут разбирать, где в предложении подлежащее, где сказуемое, где прилагательное. А потом прозвенит звонок, и ребята выбегут на заснеженный школьный двор и будут лепить снежную бабу, играть в снежки, и какой-нибудь девочке обязательно снег попадет за воротник. И столько счастливого смеха и ребячьих радостей!..
Но не будут разбирать ребята написанную фразу и не станут играть в снежки. Их учительница диктует совсем другие слова:
— Пишите четко, чтобы все смогли разобрать… И я буду писать… Так… «Сын, брат мой дорогой, товарищ мой!»
Им казалось, что к родным своим сыновьям обращается Екатерина Павловна. И к их товарищам. И к тем, кто пошел в лес и кто завтра пойдет. Ведь нельзя сидеть теперь на печи, когда у тебя есть руки, способные держать оружие, есть глаза, способные увидеть врага…
— «Юноша-воин! Тебя растила и воспитывала великая Партия. Она готовила из тебя строителя социалистической державы, человека прекрасной эпохи великих деяний.
Ты вырос мужественным и добрым от природы, ты был весь в труде творческом, и вся земля твоя, твои необозримые поля уже начали петь песню твоему вдохновению, и твои старые родители радовались, глядя на тебя, и молодели душой».
Гриша минутку помедлил, ему хотелось сказать, что умный человек сочинил эту листовку. Кто же после таких слов, будто раскаленных в кузнице, не возьмет в руки оружия и не пойдет на того золотозубого палача или на этих своих оборотней?!
Но ничего не сказал. Когда Екатерина Павловна увидела, что Гриша остановился, попросила:
— Будем, дети, писать дальше.
И ребята вновь переписывали на бумагу горячие слова из листовки, которая поднялась в небо где-то там, за далекими фронтами, а села на землю полесскую.
— «Лет через пятнадцать, в расцвете лет твоих, ты неузнаваемо преобразил бы свою землю. Ты насадил бы сто миллионов фруктовых деревьев на Украине, ты изменил бы ее пейзаж и даже климат и жил бы в саду своем, воспетый своими поэтами, прославленный своими мастерами искусства.
Юноша мой, товарищ, добрый, сердечный и мужественный, забудь доброту свою!»
Екатерина Павловна на миг умолкла, провела ладонью по лицу, а Гриша подумал: «Как это забыть доброту свою? Если ты добрый, то как можно стать другим? Добрый не может быть злым».
Но снова тихий, ласковый, убеждающий голос звучал в хатенке:
— «Навалилось на нас фашистское зло.
Украина в огне! Украина в ярме!
Юноша, брат мой, спрячь доброту свою. Стань жестоким душой, возненавидь врага-людоеда.
Пусть захлебнется он от ненависти твоей, пусть сгинет от твоего огня!
Будь бездонно щедрым на расплату со злом, тебе причиненным!»
Ведь все просто, а ты, Гриша, не докумекал. Вот почему и к кому надо быть беспощадным!
— «Ничего не забудь, ни единой слезинки!
Целься, снайпер-сокол!
Целься, партизан!»
Гриша поднял голову, и Екатерина Павловна прочитала в его глазах: «Видите, и о партизанах тут…»
Это к Антону Степановичу, к Петру Сидоровичу слова и к Михайлу Швыдаку, который, наверно, со своим седым командиром уже формирует полк и готовится к новым битвам. А может, уже и бьются где-то далеко от них — под Москвой или под Ленинградом. Фронт большой, растянулся от Баренцова до Черного моря. И везде нужны солдаты, и везде нужно мужество. Как жаль, что еще не могут быть солдатами Гриша с Митькой. Но ведь Катерина Павловна говорит: каждый должен бороться, как может.
— Пишем, дети, далее…
— «Смотри, на твоей мушке не человек. Это мерзавец, который сломал твою жизнь, вторгнулся на твою честную землю и сказал: „Я пришел уничтожить твой род“».
Конечно же сломал нашу жизнь враг и пришел наших людей уничтожать. Убил Гришиного отца, славную бабушку Феклу, Ольгу убил, веселую и прехорошую. Наверное, тот человек, который писал листовку, прошел по Украине, увидел голод и холод, увидел кровь, слезы и смерть. Потому что просто так не напишешь такого. Очевидно, тот, кто писал, тоже спрятал доброту свою, возненавидел всей душой ворога-людоеда.
— «Земля моя украинская, какая погань ползает по тебе!»
Гриша даже вздрогнул, даже голову вобрал в плечи, будто ощутил, как ползет по нему та коричневая погань…
Гриша пишет четко, буква к букве, чтобы те, кто будет читать, не спотыкались, чтобы пламенные слова обжигали душу, трогали людское сердце.
Э-эх, Митька, Митька, почему не родились мы лет на десять раньше!.. Не писульки бы эти писали, а били б фашистов, как Швыдак, Яремченко, учитель, партизаны…
Гришины мысли прервал голос Екатерины Павловны:
— Пишите внизу, с отступом, большими буквами подпись: А. Довженко… Написали? Теперь давайте написанное мне. Вот так. Берите снова бумагу…
— Катерина Павловна, а кто такой А. Довженко?
— Александр Петрович Довженко — художник, кинорежиссер и писатель.
— Ого! Разве один человек может все это?
— Может, мои милые. Может! Если у него большое сердце. Если он очень любит землю свою родную! Если он сказал пророческие слова: «Пройдет тысяча, две, три тысячи лет. С каким трепетом и завистью будут вспоминать юноши, мужи и мудрецы и войну и нас, и все наше необыкновенное поколение… С каким волнением будут вспоминать нас, на долю которых выпало столько несчастий и счастья, столько горя и радости, столько крови и пота, столько борьбы, и труда, и побед, что их с лихвой
