Проводник в бездну: Повесть - Василь Григорьевич Большак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старик терпеливо выждал, пока утихомирится бабка, а потом:
— Так вот, кличет соседка, дает листочек. Читай, говорит. Читаю. А в том листочке и написано: ждите, люди, сыновей своих, соколов, готовьте выпивку и закуску, печеное и жареное. Скоро вернемся…
Улыбнулся Гриша — про выпивку и закуску там ничего не было, ну да пусть…
— Так вот я и говорю. Выходит, сила наша, доложу я вам, где-то там растет, — старик показал крючковатым и прокуренным пальцем куда-то за леса, — множится наша сила. Может, скоро и вынырнет. Говорили: нет у нас ничего. А вон какие самолеты с красными звездочками появились. Так что, может, и не согнут нас фашисты… Га? Жаль, газет теперь наших нет, вот почитать бы дурному деду да растолковать, что к чему.
Дед обращался к Грише за советом. Разговаривал с ним как с равным. Вот бы Митька услышал!..
— Точно, не согнут, — солидно согласился Гриша. — Вон московское радио передавало, сколько ихних дивизий уже перемололи наши…
Старик с недоверием поднял косматые брови. И куделька бороды растрепалась, седые волосы на голове нахохлились.
— Московское, говоришь?.. А они же, поганцы, брешут, будто Москва уже ихняя, германская… Фюлер ихний собирается парад в Москве…
— Брехня, — уверенно убеждал деда Гриша.
Дед смачно закашлялся, а накашлявшись, неожиданно строго спросил:
— А ты откуда знаешь, что московское радио передает?
— Слухи такие пошли…
— Слу-хи, — передразнил парня. — Всякая война плодит столько слухов!.. Их, тех слухов, теперь, как у собаки блох. Не верю я слухам. Ты лучше скажи дурному деду, откуда взаправду знаешь, что московское радио передает?
— Знаю, — и на сей раз уклонился от ответа Гриша. Улыбнулся загадочно: мол, сорока на хвосте принесла. Не скажешь же деду про Сашку, о приемнике, учительнице, листовках. Дед передаст Денисихе, а та по всему свету раззвонит.
— Ишь ты, — покрутил головой старик. Ему понравилось, что малый не болтает лишнего.
А Гриша все же не выдержал, нагнулся к деду и зашептал:
— Дождемся, дед, наших…
Гришины слова вроде бы и не удивили деда Зубатого.
— Дождемся, да не все… Вот в чем заковыка. Эх, дождаться бы нам того праздника… Только ж сильна и страшна, доложу я вам, вражья шила…
Дед Зубатый правду говорил — могучая еще вражья сила. Могучая. Но праздник придет! Не может не прийти. Вон и бабуся говорила, что так не бывает, чтобы только одно горе у человека, одна тоска на душе. То мрачно, идет дождь, а то распогодится, солнце выглянет и развеселит душу, согреет сердце.
Конечно же, заглянет солнце и в наше оконце. Дед Денис тоже так полагает. Ведь жизнь такая пришла, что у людей осталась только вера да надежда. А без веры и надежды, считай, человека уже нет. Не жить человеку без веры и надежды.
Перелом
Ревна блестела на солнце, словно огромное зеркало. И Гриша не выдержал, оставил санки с хворостом, с разгона прыгнул на лед и заскользил по чистой глади. Лед прогнулся под парнишкой, загудел, заходил волнами.
— Митька, айда! — крикнул товарищу.
А его не надо было и звать — уже бежал, загребая сапогами снег.
Это была проба, Гриша прокатился у самого берега, по краешку. Но подмывало дальше, к камышам. Как в прошлый год. Он первым тогда долетел до камышей. Летел, как на крыльях. А теперь испугается? Дудки!
— Митька, смотри! — Гриша хорошо разогнался и, как на коньках, даже за высокие камыши вылетел. Затрещали сухие трубочки, затрещал и лед. Гриша кинулся назад, но было уже поздно.
Митька в первый миг оторопел. Но быстро опомнился, повернул голову туда, где синело село, и заорал:
— Спасите, спасите!
Гриша хватался руками за край полыньи, руки скользили, он обрывался, нырял с головой. Митька наконец догадался выдернуть из вязанки на санках сухую палку, кинуть товарищу. Палка прозвенела мимо.
Поборов страх, Митька упал на сверкающий лед и пополз к полынье, где барахтался дружок, схватил Гришу за рукав, потянул на себя. И сам в воду — бульк.
— Спас… Спасите! — закричал не своим голосом и вытаращил испуганные, умоляющие глаза на деда Зубатого, который бежал с охапкой дров за плечами и с топором в руках. Старик кинул топор, развязал охапку, освободил длинную веревку, бросил конец ребятам, которые уже посинели в ледяной купели.
— Хватайте! Хва-хватайте!
Первым ухватился Гриша. Дед спокойно, будто ведро из колодца, вытащил мокрого хлопца.
— Пляши! — приказал. — Бегай, кому я шкажал!
Гриша начал приплясывать на мерзлой земле.
— Д-дед-душка… И меня, и меня… — выстукивал зубами Митька, цепляясь задубелыми пальцами за лед.
— Не ори, и тебя вытяну, — спокойно ответил дед и кинул ему конец веревки. — И надо было вам откалывать номера на льду…
Веревка змеей извивалась у полыньи и не давалась закоченевшим пальцам.
— Хватай, лопоухий, говорю! Хватай! — уже злился старик. — Плюхаться вы умеете, а теперечки орете, будто порошята недорезанные.
Митька наконец ухватился, но не руками, а зубами — руки отказались слушаться.
Уже возле самого берега дед схватил курносого Митьку за шиворот кожушка, вытянул на сушу, трясанул.
— Смотри-ка, а ты, паря, тяжеловат… Самое первое — сапоги поснимайте, воду повыливайте… Вот так, обувайтесь и айда домой! Хорошо, доложу я вам, искупались… Ну, аллюр три креста!
Митька побежал быстро, а Гриша ступил несколько шагов и повалился на снег.
— Неважнецкое наше с тобой дело, Гриша, — кашлянул дед и стал сбрасывать с санок дрова. Уложив парня на санки, он быстрехонько, как только мог, потрусил в село.
Еще и не довез старик Гришу до дверей, как выбежала мать ни жива ни мертва.
— Видишь, Марина, какая жаковыка получилась, — кивнул на санки с уже обмерзшим хлопцем.
— Ой боже!.. Что это с ним? Что же вы молчите? Ой,
