Сердце русалки - Ида Миллер

Новость о необычной девице быстро разлетелись по деревне. Несколько крестьян, двое мужчин и две женщины, ходили искать ее, и в итоге наткнулись на халупу, наскоро построенную из веток и бревен. Внутри этого шалаша на голой земле сидела девица, босая, простоволосая, обвязанная белой простыней. На шее у нее висела большая рыбная чешуйка на веревочке. Когда к девице пришли люди, она не обратила на них внимания. Крестьяне посмотрели на ее окровавленные ступни, и ужаснулись.

Мужчины стали возмущаться и грозили убить того, кто изуродовал девицу. Женщины в замешательстве закрыли руками рты и не могли отвести взгляда от жутких ног незнакомки.

— Приходи жить ко мне, — сказала одна из крестьянок. — Моя мать недавно умерла, койка свободная, ты никого не будешь стеснять, живи сколько хочешь.

Незнакомка покачала головой.

— Я не знаю, что здесь делаю. В мыслях пустота: ни имени своего не помню, ни откуда я родом. Зачем я к вам пришла? Зачем вы пришли ко мне?

— Скажи нам, кто сотворил с тобой такое? — спросил крестьянин, указывая пальцем на ноги женщины.

— Не помню.

Четверка переглянулась. Они сразу поняли, кто мог быть виновником. Этот жуткий человек, что недавно пришел к ним в деревню и который пытался обокрасть господский дом. Такое зверство мог сотворить только чужак.

— Я поговорю с монахами, пусть они приютят тебя. Да, монастырь мужской, но уверен, у них достаточно свободных комнат. Ты окрепнешь, а потом мы построим тебе дом, — снова предложил выход один из крестьян.

— Оставьте меня, умоляю.

Она положила голову на колени и тихо заплакала. Четверка потупила взоры. Они попрощались и ушли обратно. По пути крестьяне обсуждали, как им расправиться с Густавом. Может, спалить дом, который он начал строить? Или отравить цыплят, которых он недавно купил?

Но у них не было доказательств. За самосуд им самим может потом прилететь, если кто узнает. Решили, пока чужака не трогать. Пусть Густав живет, работает, ведет честное хозяйство, заводит семью. В самый нужный, самый важный момент возмездие прилетит к нему, и это будет гораздо страшнее, чем пожар или отравление скотины.

* * *

Как обычно бывает, воля к жизни все же взяла свое. Женщина из леса, которая смогла вспомнить, что ее звали Инея, освоилась с новым положением, и оно поначалу было для нее непривычным. Ноги ее заживали медленно, по ночам она мерзла, пока спала на холодной земле. Через пару дней, как ее обнаружили крестьяне, к ней пришли еще люди, которые принесли ей свежей теплой еды, одеял, а мужчины смастерили ей кровать и уже через месяц отстроили небольшую избушку.

Она была безмерно благодарна такому вниманию и плакала от счастья, хотя все это время другие чувства разрывали ее сердце, но об этом она никому не могла довериться. Через несколько лет, как она начала жить человеком в человеческом мире, хотя физически она продолжила жить в лесу, она привыкла и даже стала получать радость от своей деятельности. А единственной ее отдушиной была только помощь людям из деревни. Она не помнила, что и раньше помогала им своей русальей силой. Одним прикосновением она лечила беременных от тошноты, одного поцелуя в лоб хватало, чтобы навсегда избавить от мигреней, а однажды она крепко обняла крестьянского мальчика, убежавшего в лес, и почувствовала, как зачатки туберкулеза испаряются из его легких. Мальчик не узнал, что русалка спасла его от смерти в ближайший месяц, у него остался только маленький шрам на запястье, куда русалка чуть укусила его и ядом заставила забыть об их встрече. Перестав быть русалкой, целительная сила ее почти исчерпалась. Голова не помнила прошлой жизни, но руки — делали и продолжали помогать ближним.

За короткий срок она заработала среди крестьян славу великой целительницы, и к ней выстраивались очереди. Не все болезни она могла понять и часто лечила травами, снадобья из которых готовила сама. Но люди все равно к ней тянулись, как к своей последней надежде. Старики и дети, мужчины и женщины, в любой неотложной ситуации знали, что Полумертвая Инея — это их надежда. Полумертвой ее стали называть как-то стихийно, это прозвище возникло из ниоткуда. Кто-то говорил, что она жутко выглядит, как ведьма: у Инеи было резко постаревшее лицо, хотя она казалась еще молодой, глаза ввалились в череп, на лбу пролегла морщина. Как бы сытно она ни ела, она никак не набирала вес, косточки и вены просвечивались под ослепительно белой кожей, которая едва ли не светилась к темноте. Она не была похожа на живую, как будто оживший труп. Когда у Инеи спрашивали про возраст, она всегда говорила, что не знает его — она и считать-то не умеет.

Особый интерес у Инеи вызывали дети, им она помогала в первую очередь. Дети были единственными, кому она искренне улыбалась, и лицо ее на мгновение становилось молодым и счастливым, будто она возвращалась в какое-то свое забытое прошлое. Когда к ней приносили сильно заболевшего малыша, она не просто делала ему припарки, но и шептала над ним какой-то заговор. Ходили слухи, что эти ведьмовские методы были весьма действенными.

Когда о «ведьме» узнали молодые монахи, то попытались прогнать Инею с насиженного места, но крестьяне вступились за нее и пригрозили разобрать по кирпичику их монастырь, если с Полумертвой что-то случится. После этого настоятель приструнил своих воспитанников, которые слишком рьяно возмутились из-за угроз. «Паства нас не уважает, где это видано?» — говорили они. Но настоятель мудро посоветовал им оставить женщину из леса в покое. «Она тоже творение Божие, пусть врачует, все равно, у нас больше некому этим заниматься», и он был прав.

Домашний доктор Лафонтенов неохотно помогал крестьянам, ведь те редко имели возможность ему заплатить. А после того как его отослали, хоть кого-то, кто разбирается в болезнях, не осталось совсем.

Инея с Густавом не пересекалась. Она жила в лесу, Густав на другой окраине деревни. Он знал, что странная покалеченная женщина поселилась тут, и он прекрасно понял, кто это, но решил ничего не делать. Когда Густав выбежал ночью из леса с русальим хвостом в руках, он попытался покинуть деревню. Он убегал из поместья по разным направлениям, но сколько ни пробовал, снова возвращался назад. Только за ним скрывался шпиль монастыря, как через несколько часов скитаний, шпиль снова маячил перед ним на горизонте. Поначалу он злился, дрался,