Сердце русалки - Ида Миллер

Служанка не успела ничего сказать, как вдруг дверь в родильную комнату отворилась, и внутрь влетела Инея. Волосы ее растрепались, тяжелое дыхание и красные щеки говорили о том, что она торопилась, бежала к баронессе, хотя ничего не знала о том, что роды наступили. Она будто почувствовала, что нужна здесь.

Инея подскочила к служанке, державшей ребенка, ловким и быстрым движением перехватила у нее младенца и вгрызлась ртом в обвившую маленькую шейку пуповину. Ребенок, это была девочка, не дышал и не проявлял никаких признаков жизни. Инея быстро посмотрела по сторонам.

— Вы! — скомандовала она прислуге. — Поставьте сейчас же два таза: один с холодной водой, другой с горячей!

Кто-то из прислуги хотела было возразить.

— Быстро! — выкрикнула баронесса. — Делайте, что она говорит!

Через пару мгновений все было готово. Инея сорвала остатки пуповины с младеницы и поднесла ее к тазу с холодной водой и опустила туда ребенка по грудь. Тут же она ее вытащили и переложила в таз с горячей водой. Несколько раз она проделывала эту процедуру, быстрыми движениями, словно с игрушкой, она опускала ребенка то в одну емкость, то в другую.

Чуть слышно, Инея шептала при этом какие-то странные слова, непохожие на человеческий язык.

— Ты хочешь спасти этого ребенка? — вопросительно закричала Инеи, обращаясь как будто бы ко всем в комнате.

— Господи, конечно! — в отчаянии ответила ей баронесса, которая все еще пребывала в шоке от происходящего. — Проси что хочешь!

Баронесса снова упала на постель и отвернулась. Она уже смирилась с потерей, слезы тихим сплошным потоком бежали по щекам. Она ужасно устала и была полностью морально и физически опустошена. Столько страданий и ради чего? Почему этому малышу не дано было увидеть свет? Почему так получилось, и кто в этом виноват? Вдруг она как будто пришла в себя, злые мысли резко кольнули ее в сердце. Она приподнялась на локтях и собралась было крикнуть ведьме, чтобы перестала издеваться над мертвым тельцем и убиралась в свой лес, и больше никогда здесь не показывалась.

Детский визг раздался в комнате. Слезы на лице баронессы высохли в одно мгновение. Инея развернулась, на ее руках извивалась младеница. Служанки завопили от счастья, они плакали, обнимали друг друга, баронессу и Инею. У ведьмы забрали ребенка, запеленали и сразу же отдали матери.

Баронесса не верила этому чуду. Секунду назад она смирилась с потерей, она уже была готова отгоревать и жить дальше, но тут случилось волшебство. Это просто невероятно, Инея — не ведьма, она — святая. Баронесса взглянула на Инею, и ей показалось, будто лесная ведьма постарела сразу на десять лет. Волосы ее стали белыми, блестящими серой сединой, вокруг рта и носа пролегли морщины, глаза обесцветились и впали. Но было и другое.

Инея стояла у окна, где только что вернула ребенка в человеческий мир, и улыбалась. Просто смотрела, как суетится прислуга, как ребенок, согретый теплом пеленок и материнскими объятиями, заснул на руках, и улыбалась всему этому празднику новой жизни. Она подошла к баронессе, села перед ней на пол у ее постели.

— Я спасла твоего ребенка, — тихо сказала Инея и заглянула в глаза женщине. Баронесса хотела бы отшатнуться от этой пропасти, но у нее не было ни сил, ни желания. — Я выполнила свою часть договора.

— Чего ты хочешь? — также тихо спросила она.

— Твоему мальку я отдала все, что у меня оставалось. Это была единственная возможность ее спасти. Рыбка вырастет и, если она захочет вернуться в воду, ты ей не препятствуй.

Баронесса ничего не поняла, но для верности кивнула. Через минуту она уже забудет об этом разговоре и вместе с ребенком провалится в долгий счастливый сон.

— Я вышла из воды, и я в нее вернусь, — неслышно прошептала Инея, выходя из родильной комнаты.

Через несколько дней, когда баронесса отдохнула и пришла в себя, она приказала позвать к ним Инею. Они с мужем хотели ее щедро отблагодарить за помощь и даже обсуждали возможность поселить ее рядом с особняком в хорошенький домик, где раньше жил их доктор. Но посланная к ведьме служанка вернулась ни с чем. Инею не нашли ни через неделю, ни через месяц. Она будто бы испарилась. Все ее вещи, все склянки и ступки с лекарственными травами остались на своих местах. Только на койке, где Инея спала, и где был всего лишь подстелен тонкий слой соломы, нашли одну рыбью чешуйку на веревочке. Чешуйка эта была большая, примерно пять сантиметров в диаметре и сверкала невероятной красотой.

Чешуйку нашла и забрала себе служанка, которая была невесткой старика Густава, и, никому не сказав, повесила на шею, спрятав под платьем и под деревянным распятием. Почему-то она верила, что это частичка лесной ведьмы, вещь, которая принадлежала этой прекрасной доброй женщине, и она точно принесет ей удачу и счастье.

Глава 3

В ночь, когда появилась на свет младшая дочь баронессы, тяжелые роды были не только у нее. Словно по какой-то роковой случайности еще одна женщина, которая, в отличие от баронессы, не могла себе позволить армию прислуги, вынуждена была почти что в одиночестве попытаться произвести новую жизнь.

Ее старуха-мать уже приняла у нее ребенка, и они думали, что на этом страдания несчастной закончатся, но плод оказался не единственным. Потуги у женщины продолжались. Никого не было рядом, кто мог бы им помочь.

Первый ребенок родился мертвым, неясного пола, он не дышал, не двигался, а ноги его были полностью срощенными, даже пяточек и пальцев было не разглядеть. Старуха запеленала его белой тканью и положила в корзину. В глубине души она была не сильно расстроена, что плод мертв, он бы все равно не выжил с таким уродством. Деревенские к подобным потерям относились более практично.

Вот пошел еще один ребенок. И снова неудача. Какой-то злой рок. Второй ребенок был такой же, как первый: синюшного цвета, ни на что не реагировал, такие же срощенные ноги. Роженица, отмучившись, повернулась набок и тяжело дышала. Она сразу поняла, что с детьми что-то не так: они не кричали, а старуха не выразила никакой радости от появления внуков, она тактично скорбно промолчала, запеленав второго новорожденного в белую простыню и положив рядом с первым.

Молодая женщина смотрела на два маленьких свертка, лежащих рядышком, которые выглядели почти что как живые, и если не знать, как уродливы они под пеленками, можно и не понять,