Спи со мной. Грёзы - Натали Стердам

Стараясь не шуметь, подхожу к двери и смотрю в глазок. Из-под яркой бейсболки выглядывает раздраженный парень. Выдыхаю с облегчением: это точно не Асаф. Сомневаюсь, что он смог бы столь правдоподобно изображать опаздывающего к следующему адресату курьера. Парень нетерпеливо оглядывается по сторонам и снова поднимает руку, чтобы постучать, но я распахиваю дверь раньше, и кулак застывает в воздухе.

– Доброе утро! Ли Хансен? Вам посылка. – Курьер протягивает небольшую коробку, бланк и ручку. – Мне понадобится ваша подпись.

Расписываюсь и забираю коробку. Она мне не нравится. Нет, она мне очень не нравится по той простой причине, что я ничего не заказывала. Осторожно трясу ее и прислушиваюсь, пытаясь понять, что внутри, но это ничего не дает. Тыква с любопытством наблюдает за моими действиями, и я вдруг понимаю, как глупо выгляжу со стороны – взъерошенная, в трусах с говорящей надписью «Fuck yourself darling»18 и с обострившейся паранойей. Вздыхаю и беру нож для бумаги. Пожалуйста, пусть там не будет какой-нибудь гадости из фильмов ужасов, вроде собачьей головы или хлопушки со слезоточивым газом. Осторожно вскрываю упаковку. Спокойно, Ли, вряд ли курьерская служба доставляет бомбы или трупы животных.

Вытаскиваю большой белый конверт. Плотная бумага чуть пожелтела от времени, но цвета на изображенном в середине рисунке такие же, как и полвека назад. Завороженно провожу пальцами по золотым крыльям огромной птицы, острым клешням краба, шкурам двух рычащих львов и хрупким фигуркам фей. Гербовая лента в центре складывается в величественную букву Q. Рядом с рисунком синими чернилами написано хорошо знакомое имя. Поверить не могу. Выпущенная Queen в 1975 году оригинальная виниловая пластинка A Night At The Opera с автографом Фредди Меркьюри!

Только один человек мог сделать мне такой подарок. Опять заглядываю в коробку и достаю со дна сложенную вдвое записку, на которой аккуратным почерком написано:

«Я хотел отправить тебе цветы, но не знал, какие ты любишь. Поэтому решил подарить единственный цветок, в котором был уверен наверняка – рапсодию19».

Не могу сдержать стон. И зачем я согласилась снимать тот концерт? Лучше бы я никогда не знакомилась с Яном лично и продолжала думать, что он не более чем очередной звездный мальчик. Лучше бы я видела его имя исключительно на городских афишах, а не в контактах своего телефона. Мне хочется написать, что это слишком дорогой подарок, но вместо этого я набираю сообщение:

«Рапсодия прекрасна. Ты не ошибся ;) Спасибо».

Перевожу взгляд на пластинку и качаю головой. Что же мне с тобой делать, Ян Свенссен?

***

Тыква урчит, лежа у мамы на коленях. Они настолько хорошо ладят, что иногда мне кажется: это не моя, а ее кошка, которая живет со мной по чистой случайности.

– Когда ты вернешься? – спрашивает мама, подливая в кружки чай.

Вдыхаю запах перечной мяты, холодной свежести, летних трав. Почему-то чай всегда вкуснее, если его заваривает мама.

– Послезавтра вечером. – Делаю небольшой глоток и на секунду зажмуриваюсь от удовольствия.

Она посмеивается, а я улыбаюсь и неожиданно задумываюсь, где может быть кольцо отца, которое так нужно Асафу.

– Мам, ты помнишь перстень отца? – Тянусь за долькой темного шоколада, стараясь вести себя непринужденно.

– Разумеется. – Кивает она и придвигает ближе вазочку со сладостями. – А почему ты вдруг спросила?

Пожимаю плечами, изображая равнодушие.

– Вспомнила на днях, как мы ездили вместе на море незадолго до того… как все случилось. – Нет необходимости объяснять, что я имею в виду. Мы обе прекрасно это понимаем. – Отец ведь всегда носил его, да?

– Всегда… – Вздыхает мама, и я вижу в ее глазах грусть. – Поэтому перстень и пропал вместе с ним, а у меня осталось лишь обручальное кольцо.

Она прокручивает на пальце золотой ободок с россыпью изумрудов, и я вновь отмечаю, какое оно все-таки необычное для Норвегии. И то, что мама не снимает его уже двадцать лет – верная то ли отцу, то ли воспоминаниям о нем. Пару раз я заводила разговор о том, что ей надо жить дальше, ходить на свидания, встречаться с мужчинами, но она только отшучивалась.

– А у тебя есть кто-то, с кем бы ты обменялась кольцами? – внезапно задает вопрос мама, не изменяя своей излюбленной манере менять неудобную тему.

Помешиваю ложечкой чай, пытаясь скрыть улыбку.

– Все сложно… Их двое. – Смотрю на маму, готовая замолчать, если замечу в ее взгляде осуждение, но она ободряюще гладит мои пальцы и не перебивает. Я расслабляюсь и продолжаю: – Один – совершенно идеальный: красивый, умный, отзывчивый, талантливый. Он даже песню мне посвятил! Но я не уверена, что он тот, кто мне нужен. Другой – его полная противоположность. Комедиант и шут, с которым ни в чем нельзя быть уверенной. В то же время он готов моментально прикрыть мою спину, стоит мне вляпаться в неприятности. Однако это не отменяет того, что он невыносимый, несносный, невозможный, не…

– Но ты влюблена в него. – Хитро прищуривается мама.

Беспомощно развожу руками.

– Не знаю. Я уже ничего не понимаю.

Тыква сонно мяукает и замолкает, так и не проснувшись, а мама говорит неожиданно серьезно:

– Тебе и не надо ничего понимать. Все произойдет так, как и должно быть.

Ее слова звучат чересчур судьбоносно. Настолько, что мне становится не по себе.

– Это из моего гороскопа на неделю? – Неловко шучу, пытаясь разрядить обстановку.

– Это из жизненного опыта, – с усмешкой отвечает мама, и в эту секунду я вдруг вижу в ней не повернутую на эзотерике вдову исчезнувшего мужа, а какую-то другую, незнакомую мне до этого женщину.

– Но если хочешь, я могу принести карты и погадать, – добавляет она, и возникшее впечатление сразу рассеивается.

Поднимаю руки в защитном жесте:

– В следующий раз, мам.

Она смеется и тепло прощается со мной, а я еду домой собирать вещи перед утренним самолетом в Рим. Пожалуй, пора ненадолго забыть о проблемах. Да и какие могут быть проблемы, если я лечу в Италию?

***

Затвор камеры щелкает. Длинные серьги с гранатами отражают солнечные блики, превращая их в ограненные искры. Тонкие пальцы достают из плетеной тарелки несколько вишен и сжимают их. Сладкий сок течет по ладони, окрашивает оливковую кожу в красный, капает на белый кафельный пол. Фокусируюсь сначала на ягодах, а затем на украшенных браслетами запястьях и босых ступнях. Платок с венецианским орнаментом на талии контрастирует с черным кружевом на бедрах. Густые каштановые кудри падают на обнаженные плечи, почти скрывая россыпь родинок у правой ключицы. Родинки складываются в созвездие Лиры, самая яркая звезда которого смотрит на меня из-под полуприкрытых ресниц и с легкой хрипотцой шепчет: «Ragazza20, мы закончили?»

Киваю и с трудом отвожу от нее взгляд. Если есть в мире женщина, фотографией которой