Спи со мной. Грёзы - Натали Стердам

– Смешно, – устало отвечаю ему. – Есть проблема и, судя по всему, у меня не получается справиться с ней самостоятельно. Помнишь, как во сне Асафа ты сказал мне проснуться, а я не смогла?

Джинн кивает.

– И дверь, через которую мы должны были выйти… Дело ведь не в том, что я слушала тебя краем уха, и поэтому она возникла так далеко. Что-то происходит с моими снами. Я будто теряю над ними контроль. – Замолкаю, не зная, стоит ли рассказывать про точку входа, но потом решаю, что хуже не будет. – И еще… из моей точки входа начали пропадать вещи: стихи, рисунки, карта звездного неба…

Зейн долго молчит, а затем уточняет:

– И когда ты собиралась об этом рассказать? Когда там не останется ничего, кроме двери? – Он сердится и, словно отражая его настроение, пустыня вдруг меняется. Вдалеке за городом поднимается песчаная буря. – Ли, место, которое ты называешь точкой входа – это видимое воплощение твоей энергии. Чем она масштабнее и детализированнее – тем больше твоя сила. Ее разрушение – это крайне плохой знак.

Самум усиливается, закручивая в воздухе пыль и ухудшая видимость. Песчаная громада разрастается на глазах, чем-то напоминая сошедшую с гор снежную лавину. Мы, не отрываясь, наблюдаем за тем, как она приближается к Пальмире, врывается в город, сносит торговые ряды, с корнем вырывает пальмы и оливковые деревья.

– Останови ее, Ли, – говорит Зейн.

Я недоверчиво смотрю на него, но он не шутит.

– Давай. После того, как буря уничтожит Тадмор, она доберется до нас.

– Ты издеваешься?! – Я начинаю злиться. – Ты видел, что я не смогла даже с жарой справиться и вдруг предлагаешь прекратить придуманный тобой апокалипсис?!

Джинн пожимает плечами.

– Ты умеешь управлять снами.

В ярости продолжаю сверлить его взглядом, но он делает вид, что не замечает моих эмоций, и это раздражает еще больше. Черт с ним, попробую. Глубоко вдыхаю и пытаюсь ощутить в солнечном сплетении тонкие и прочные нити энергии, которая помогает трансформировать сны. Она собирается в тугой пульсирующий клубок в центре тела. Силой намерения увеличиваю его, параллельно ощущая в груди чудовищную, давящую тяжесть. Закрываю глаза, подаюсь вперед и резким движением посылаю всю свою энергию в эпицентр бури. Мгновение и… не происходит ничего. Совсем ничего. Песок все так же сметает все на своем пути, вот только внутри у меня – невыносимая ноющая пустота.

– Я действительно не могу! – кричу в лицо Зейну, сдерживая слезы обиды.

Не хочу, чтобы он видел мою беспомощность. Меня будто выскребли, выскоблили, забрали все жизненные силы.

Стихия уже поглотила город и скрыла солнце, клубы пыли на огромной скорости приближаются к нам так стремительно, словно у них есть сознание и в эту секунду оно приказывает убить нас.

– Ли, соберись! Возьми ее под контроль! – Зейн перекрикивает поднявшийся вокруг шум.

Честно пытаюсь нащупать внутри хоть какие-то крупицы энергии, но тщетно. Я выжата до нуля и сама не понимаю, почему до сих пор нахожусь в сознании. Ловлю напряженный взгляд джинна и опускаю руки. Через полминуты мы исчезнем в голодном брюхе восставшей пустыни, и мне остается надеться лишь на то, что последствия этого столкновения не останутся со мной, когда я проснусь. Если проснусь.

За секунду до того, как буря накрывает бархан, на котором мы сидим, Зейн притягивает меня к себе и обнимает, заключая в кольцо сильных рук. Пыль обрушивается на нас, но не причиняет вреда. Я наблюдаю за тем, как стена песка с грохотом проносится мимо, не касаясь нашей кожи.

– Прости меня, девочка, – шепчет джинн и целует в висок. – Я хотел понять, насколько ты истощена. В потенциально опасной ситуации все силы активизируются, и я был до конца уверен в том, что ты преувеличиваешь масштаб проблемы.

Поднимаю на него глаза.

– Как можно прожить тысячи лет, увидеть рассветы и закаты цивилизаций и остаться таким дураком? – Я даже не пытаюсь вырваться из его объятий – слишком измотана этой внезапной проверкой. – Если я говорю, что не могу что-то сделать – это не кокетство, а факт. Ты серьезно думал, что мне приятно признавать собственное бессилие?

– Я ошибался. Мне нечасто доводится встречать таких сильных женщин. – Он ласково гладит меня по голове. – Живи ты во времена Зенобии, вполне могла бы составить ей конкуренцию.

Слабо улыбаюсь. Исходящий от него сладковатый запах шафрана успокаивает – невероятно с учетом того, что ураган продолжает бушевать, на огромной скорости пронося мимо нас вихри горячего песка, а мы по-прежнему наблюдаем за ним изнутри.

Буря прекращается так же неожиданно, как и возникла. На небе вновь появляется солнце, а на земле – Пальмира: нетронутая стихией и реальным миром, который безжалостно уничтожал ее из века в век. Неповторимая. Глядя на этот оазис, я вспоминаю наш разговор про «Маленького принца», ведь главные встречи, о которых писал Экзюпери, тоже случились в пустыне.

– Зейн, а когда на том дурацком свидании ты сказал, что твоя любимая книга – «Маленький принц», это была правда?

– Правда. – Кивает он и усмехается. – А свидание вышло отличным. Я бы с удовольствием повторил, но только после того, как мы поймем, что делать дальше.

Он укачивает меня, как ребенка, и я не замечаю, в какой момент засыпаю в его руках – не измученная, а согретая ярким солнцем Пальмиры. Удивительно, но, проснувшись, ощущаю себя отдохнувшей. Немного магии джинна в качестве извинения? До сих пор не могу поверить, что ночью чуть не погибла в песчаной буре, а до этого видела реальную Пальмиру времен Римской империи. О том, что это была не игра воображения, напоминает только цветочный аромат на запястье – последняя раскрывшаяся нота аравийских духов. Черная орхидея.

Глава 11

Сила не в том, чтобы жать от груди сотку или мастерски владеть оружием. Сила в том, чтобы признать свою слабость и преодолеть ее, шагнув в сторону того, на что боялся даже смотреть. Мой страх – неизвестность, в которой отец лежит в коме, а его жизнь зависит от чужой воли. Неизвестность подкрадывается ко мне по ночам, когда я ворочаюсь в постели, безуспешно пытаясь уснуть, и визгливо поскуливает у самого уха: «Все те годы, пока ты закидывалась наркотой, а потом блевала в туалете, с ним могло произойти все, что угодно. Откуда ты знаешь, что с ним сейчас? Может быть, ему так плохо, что милосерднее было бы позволить умереть, чем существовать подобным образом?»

К неизвестности присоединяется вина. Она забирается в голову, стальными тисками обхватывает пульсирующие виски и пискливо хихикает: «Трусиха, трусиха, трусиха, ты ничего не сделала, когда он пропал. Ты испугалась и выбрала таблетки». Иногда мне кажется, что они обе говорят голосом Асафа, и тогда я сжимаю зубы, чтобы не закричать в ответ: «Я больше не могу! Хватит!»

Неизвестность выматывает, и в конце концов я отказываюсь