Их было 999. В первом поезде в Аушвиц - Хэзер Дьюи Макадэм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Новые капо и сами были заключенными, они знали, что такое тюремная жизнь при нацистском режиме, и старались предостеречь девушек. «Многие немецкие капо помогали нам, временами предупреждая шепотом, что если мы не будем работать, то держать нас не станут». Никто не знал, что стоит на кону или что значит «не станут держать». Некоторые думали – это значит, что если они не будут работать, то их скорее отошлют отсюда. На тот момент они еще не понимали, что реальная цель Аушвица – их уничтожение. Несмотря на отвратительные условия и на то, как с ними обращались, они все равно верили, что через пару месяцев вернутся домой.
Лицо Эдиты серьезнеет. «А потом девочки начали погибать».
Часть вторая
Карта Биркенау (Аушвица-2). В августе 1942 года, когда туда перевели женщин, немалая часть лагеря еще была не достроена. Знаменитые ворота смерти появятся только в середине 1943 года, а подъездной железнодорожный путь и площадка для выгрузки – в 1944. В 1945 стройка еще велась.
© Хэзер Макадэм; рис. Варвары Ведухиной.
Глава тринадцатая
28 марта 1942 годаШтаб; доктору Конке, Братислава
Липтовски святы Микулаш
«Прошу временно отменить приказ по Альжбете Стерновой, главному бухгалтеру ликерного завода в городе Липтовски святы Микулаш. У нее есть разрешение работать в нашей компании из-за отсутствия арийских работников, которые смогли бы ее заменить».
Как и в случае с Магдаленой Брауновой, телеграмма опоздала и не успела спасти Альжбету Стернову. Магдалена – вместо того чтобы отмечать свое 16-летие в кругу семьи, – смотрела, как в Аушвиц прибывает второй транспорт, который привез Альжбету и 768 других юных женщин.
Их, как и девушек из первого транспорта, сначала держали в перевалочном пункте[35], где они систематически голодали на изобретенной правительством диете. Когда транспорт сделал остановку в Жилине, к нему прицепили еще два скотных вагона с сотней женщин из восточных областей. Среди них были Манци Швалбова (№ 2675) и Мадж Геллингер (№ 2318).
Манци Швалбова была добродушной, практичной девушкой. Она готовилась к свадьбе и рассчитывала на освобождение. К счастью для Эдиты и многих других, она его не получила. Манци – это та самая студентка, которая осталась без диплома врача из-за недопуска к последнему экзамену, но, чтобы стать практикующим врачом в Аушвице, никаких дипломов не требовалось. Ей почти сразу разрешили заниматься врачебной практикой, и вскоре весь лагерь знал «доктора Манци Швалбову».
Мадж Геллингер работала воспитательницей в детском саду и тоже ожидала освобождения от работ. Но когда она отвергла домогательства местного полицейского, тот продал ее освобождение другой еврейке, прикарманил деньги, а Мадж отправил в Аушвиц. Она отличалась крепким телосложением, и со временем ее назначили старостой блока. На этом месте она изо всех сил старалась поступать по справедливости.
Сестру Рены Корнрайх, Данку (№ 2779), тоже привезли на втором транспорте, как и многих других сестер и кузин первых девушек. Но это было не то воссоединение семьи, которое хотелось отпраздновать. Рена и другие девушки в ее положении с ужасом ждали, что привезут кого-нибудь из родных. Когда вновь прибывшие вошли в лагерь, они приняли женщин с бритыми головами и обезумевшими глазами за пациентов клиники для душевнобольных. Родственниц никто не узнал.
«Мы подумали, может, наша работа в том и состоит, чтобы ухаживать за этими пациентами», – вспоминает Мадж Геллингер.
После «приветственной» переклички узниц из второго транспорта отправили в блок 5 с кровавой соломой на полу – этот момент уже выглядит чуть ли не частью ритуала знакомства новеньких с женским лагерем. Девушки были в панике и истерически рыдали, стряхивая с себя блох, клопов и вшей, набросившихся на их нежную плоть. Но равенсбрюкским капо, похоже, и этого было мало – они решили немного развлечься за счет новых узниц и заявили, что суп и чай якобы отравлены смертельным ядом.
Будучи старше большинства девушек, Мадж Геллингер взяла на себя риск первой попробовать чай – или, возможно, в ней говорил педагог. «Он был отвратительным, но я порекомендовала всем выпить хоть немного и объяснила младшим девочкам, что они обезвожены и что жидкость нужна им, чтобы не умереть. К несчастью, кроме чая с бромом, из жидкостей была только баланда из гнилых овощей, собранных с покрытых глубоким снегом полей, и из привезенного с русского фронта мяса дохлых лошадей.
«Суп был настолько мерзким, что его никто есть не мог», – подтверждает Эдита.
Многие девушки из ортодоксальных семей отказывались от некошерной баланды. У Марги Беккер (№ 1955) «не получалось ее проглотить». Девушки старались помочь – затыкали ей нос, чтобы ее не вырвало при попытке протолкнуть в пищевод еле теплое, вонючее варево, – но все бесполезно. «Я так им завидовала, что они могут это есть, а я не могу». Она была слишком чувствительной к запахам и в первые недели отдавала свой суп, невзирая на голод.
Правда, от супа отказывались и по другой причине. Он вызывал несварение и понос. Единственное, что успокаивало желудок, – это хлеб, но он был, мягко говоря, не в изобилии. Пять дней в Попраде они жили фактически впроголодь, и теперь начинали совсем чахнуть.
Выглянув из окон блока 5, новенькие девушки увидели полоумных, которые махали им и кричали: «Если у вас есть шарфы или носки, припрячьте для нас!»
«Они сказали, что найдут наши вещи, когда придут на уборку». Шарфы? Носки? «Мы решили, что они сумасшедшие». Зачем прятать собственные вещи? Смешно подумать! Но эта мысль казалась смешной только до следующего дня, когда у девушек из второго транспорта конфисковали все, что у них было с собой, и они теперь тоже тосковали по носкам, которые согрели бы их ноги, и по шарфам, которые защитили бы от холода их обритые головы.
Новеньких пустили к остальным заключенным лишь после того, как их догола раздели, обрили и продезинфицировали. И только тут они обнаружили своих родных и двоюродных сестер среди тех, кого поначалу сочли умалишенными, только тут вошли они – как выразилась доктор Манци Швалбова – в «насквозь извращенный мир» Аушвица.
Была ли разница между первым и вторым транспортом? Эдита утверждает, что была. «Ведь мы не знали, что будет дальше. А у девочек из других эшелонов уже были мы. Мы могли им рассказать. Мы пришли на пустое место. А девочки, которых привозили потом, имели возможность послушать нас. Мы показывали им, чему научились, чтобы они не так боялись. Им все равно было страшно, но не в такой степени, как нам.
