Их было 999. В первом поезде в Аушвиц - Хэзер Дьюи Макадэм

Прошагав по «лагерштрассе» между рядами двухэтажных кирпичных бараков, девушки приблизились к следующим воротам – в кирпичной стене, увенчанной кольцами колючей проволоки. Ворота распахнулись, и, пройдя через пост охраны – не такой внушительный, как первый, – девушки увидели там других женщин. Регине Шварц и ее сестрам – которым сказали, будто их везут развлекать немецких солдат, – вид женщин принес некоторое облегчение. Они хотя бы не будут секс-рабынями на фронте.

Впрочем, особой поддержки от этих женщин ждать не придется. Их самих привезли всего пару часов назад. Это были те самые 999 заключенных, отправленные сюда Гиммлером из Равенсбрюка, самого известного на тот момент германского женского концлагеря. Они представляли собой пеструю смесь из убийц, мошенниц, «политических» (коммунисток или антифашисток), сектанток (многие были из свидетелей Иеговы), проституток и «асоциальных» (то есть лесбиянок, которых на тюремном жаргоне называли «пуф-мамами»). Некоторые из их преступлений сегодня могут показаться смехотворными, но по тогдашним немецким законам подобные нарушения сурово преследовались. Еврейские же девушки были преступницами уже по самому факту своего появления на свет.

Равенсбрюкская политзаключенная Бертель Теге надеялась, что отбывать тюремный срок в Аушвице будет легче и что условия здесь будут лучше. Ее постигло жестокое разочарование. Глаза у нее бегали по сторонам, рот был перекошен. Лицо от этого выглядело недовольным и в то же время растерянным. Однако это лицо не умело фальшивить, оно отражало то, мимо чего большинство людей прошли бы, не успев осознать.

Ее ближайшей подругой была такая же, как и она, коммунистка 36 лет Луиза Мауэр, женщина с недоверчивой усмешкой и ищущим правды взглядом. Ее мало что могло напугать даже после пяти лет в Равенсбрюке.

По прибытии в Аушвиц вид «шести каменных зданий, способных вместить по тысяче человек», дал было женщинам надежду. Похоже, здесь не будет тесноты, места-то полно. Но пару часов спустя они впали в оторопь, увидев сотни молодых евреек («все хорошо одеты, с чемоданами, набитыми дорогими вещами, деньгами и украшениями, бриллиантами и едой. Им сказали, что они проведут здесь три месяца, и поэтому с собой нужно иметь все жизненно необходимое. Ну они и укомплектовались соответствующим образом, поверив нацистскому вранью»).

Глядя на этих благовоспитанных, еще недавно сытых, на вид здоровых, несмотря на заплаканные глаза, женщин, некоторые из новоявленных равенсбрюкских надзирательниц наполнились жалостью, иные же прониклись садистской ненавистью. Арестантки наблюдали за девушками с зоркостью лисы, подкрадывающейся к курятнику. Не ведающие о том, куда попали, девушки не представляли и того, какие беды им уготованы – в отличие от равенсбрюкских узниц, которые все прекрасно понимали. На этот раз жертвами будут не они, а, наоборот, это они теперь всем покажут, что такое жестокость. Отыграться на том, кто слабее, «отомстив» таким образом за собственные унижения, – в этом порочная натура (среди узниц из Равенсбрюка их немало) находит для себя некоторое удовольствие. И эти узницы вот-вот получат карт-бланш, они будут строжить, подгонять на непосильной работе, бить и убивать юных евреек. Ведь их же привезли в Аушвиц, поди, не в кабинетах сидеть.

Вот что написал о новобранках комендант Аушвица Рудольф Гесс: «Похоже, в Равенсбрюке как следует постарались отобрать для Аушвица „лучших“. Своей злобой, убожеством, мстительностью и развращенностью они значительно превосходят своих коллег-мужчин. Большинство из них были проститутками, уже неоднократно привлекавшимися к суду, некоторые – по-настоящему омерзительны. И эти жуткие женщины, разумеется, дали полную волю своим нечистым помыслам в отношении новых заключенных, оказавшихся в их власти… Они были бездушны и не испытывали совершенно никаких чувств».

Гесс, понятное дело, как-то забывает упомянуть здесь о собственном бездушии. Да и об СС – ни слова.

До 1990-х годов бывшие узники Аушвица и словаки называли «первым транспортом» состав, привезший в лагерь 999 евреек. Но потом, по какой-то причуде судьбы, историки изменили классификацию и удалили девушек из этой категории, заменив их единственным вагоном, который вез 40 евреев, арестованных гестаповцами за мелкие нарушения и в порядке эксперимента убитых 15 февраля 1942 года при испытаниях газа «Циклон Б». В праве войти в историю как «первый женский аушвицкий транспорт» девушкам тоже отказали, поскольку это место заняли 999 reichsdeutsche, этнических немок из Равенсбрюка. Почему этот статус присвоили немецким охранницам, среди которых были убийцы наших девушек?

Стандартное определение слова «транспорт» подразумевает транзитное перемещение грузов или людей, но в нацистской Германии оно значило гораздо большее. Оно было частью «окончательного решения еврейского вопроса». И вероятно, в определение «транспорта» новые смыслы были привнесены именно 26 марта 1942 года. «Груз» теперь означал евреев, а «транспорт» – смерть. Однако лишь в немногих книгах об истории холокоста, не говоря уже о сайтах, наши девушки и их эшелон включены в хронологические таблицы. Они даже в примечания попадают редко.

Но в Словакии девушки сохраняют свой исторический статус, там их место в истории признают и почитают. Да и сами специалисты по истории Аушвица называют тот эшелон «первым зарегистрированным массовым еврейским транспортом». В документах IVB4 (нацистского Департамента по вопросам эвакуации евреев) от 1942 года девушек называют первым «официальным» еврейским транспортом в рамках Эйхманова «окончательного решения». Именно так и нужно о них помнить, тут даже спорить не о чем.

С лагерной дороги девушки вошли на женскую территорию, отгороженную кирпичной стеной с колючей проволокой и запираемыми воротами, и удивились обилию мер безопасности. Может, проволока здесь для того, чтобы защитить их от тех сумасшедших мужчин по ту сторону стенки? Им даже не пришло в голову, что все эти меры призваны предотвратить их собственный побег. Ведь они приехали всего на пару месяцев.

За воротами девушкам приказали сложить багаж в кучу. В Равенсбрюке стандартная процедура требовала, чтобы у заключенных изымали вещи, тщательно их досматривали, а затем возвращали владелицам. Поэтому растерялись даже новые равенсбрюкские надзирательницы. Как еврейки найдут потом свои вещи в этой огромной груде? Некоторые девушки задали этот вопрос вслух, но в ответ услышали лишь угрозы. Тех, у кого оставалась хоть какая-то еда, заставили выложить и ее. Это выглядело особенно жестоко – ведь они со вчерашнего дня ничего не ели, но их самочувствие никого здесь не заботило. Домашние девочки, воспитанные и законопослушные, они привыкли беспрекословно выполнять все, что им велят, – поэтому они сложили свою еду вместе с багажом.

В нормальном мире человек после долгой поездки в грязном поезде рассчитывает на туалет, душ, смену белья и тарелку горячего супа. Вместо всего этого наших девушек заставили несколько часов стоять на холоде в снегу, пока новый комендант женского лагеря Йоханна Лангефельд с подчиненными ей эсэсовками пытались разобраться в ситуации. Они, похоже, не понимали, что делать, а ошибочная нумерация