Их было 999. В первом поезде в Аушвиц - Хэзер Дьюи Макадэм

длинной вереницы вагонов Эдита никогда раньше не видела. Даже составы, которые обычно везут скот на продажу, были короче. Длина эшелона наполнила души девушек трепетом. «Мы не думали, что это для нас», – вспоминает Линда Райх. Гардисты открыли вагоны и приказали девушкам лезть внутрь.

Кто в здравом уме добровольно полезет в такой вагон? Никаких эстакад там не было. Это для скота нужны эстакады, а людям – необязательно. Как им туда забраться? Ведь это очень высоко, особенно для девушек в юбках и с багажом. Никто не мог сообразить, как это сделать, да никто и не хотел. Эта идея им категорически не нравилась.

Охранники стали ругаться и орать.

– Эй вы, жидовские шлюхи!

– Куда вы нас повезете? – наивно спросила Регина Шварц, младшая из трех сестер.

– На фронт. Чтобы немецким солдатам было чем развлечься, – расхохотались гардисты.

Это были бесчувственные люди, безучастные к слезам девушек. За слезы полагалась плеть.

«Будто животное, – вспоминает Марги Беккер взгляд одного эсэсовца. – До сих пор помню пронизывающий взгляд его синих глаз».

Он высунул язык и, дыша на нее, сказал по-немецки: «Ваши языки тоже будут свисать изо рта». И проклятие, и угроза. Вскоре они совсем проголодаются и захотят пить.

«Это был кошмар».

Первый транспорт унесся в ночь тайно, но через неделю, когда готовился к отправке третий эшелон, родители девушек уже стали нанимать машины, дабы «быть с дочерьми», в отчаянии от предстоящей разлуки со своими детьми, – вспоминает Иван Раухвергер. – «Девушек грузили в вагоны для скота, на каждом – вывеска „8 лошадей или 40 человек“. Горюющие родители больше детей никогда не увидят. Девушки были в отчаянии и растерянности, многие плакали». Евреек из третьего транспорта, скорее всего, не били и не запихивали в вагоны так грубо: в отличие от первого транспорта, сейчас все происходило при многочисленных свидетелях – и словаках, и евреях, съехавшихся в Попрад, чтобы видеть, как увозят девушек.

«Мы пытались держаться, как подобает воспитанным девушкам, но забраться в состав в наших платьях и юбках было невозможно», – рассказывает Эдита. Чтобы не получить палкой по спине, они помогали друг другу вскарабкаться в вагон и втащить туда багаж без мужского содействия. Большинство молодых женщин постарше изо всех сил старались хранить самообладание и достоинство. Те, что помладше, истерически рыдали. Ведь они же – хорошие девочки! Девочки, чьи отцы платят налоги и подчиняются закону. Девочки, которые послушно явились на регистрацию – ведь их правительство так сказало, – хотя многие из них ни одного дня своей юной жизни не провели вдали от дома. Что им делать в вагонах, где обычно скот везут на бойню и где по-прежнему стоит запах навоза, мочи и страха?

Эдита с сестрой сидели, вцепившись друг в друга, но в памяти Эдиты эта поездка почти не сохранилась. Способности мозга не безграничны, и после стольких унижений ее юное сознание попросту перестало воспринимать весь этот ужас. Реальность превратилась в кошмарный сон, от которого Эдита никак не могла пробудиться.

Освобожденный от повинности доктор Вешловиц не сразу уехал со станции. Он с содроганием смотрел на колонны юных женщин, которых с багажом в руках пинками загоняли в вагоны для скота. После этого он помчался домой и сказал жене, что Словакия – «не место для ребенка». Им пришлось, пока не поздно, спасать своего 12-летнего сына Иегуду. Они тайком переправили его в Венгрию, где он прятался до конца войны. Иегуда пережил холокост. Его отец с матерью – нет.

Уже настал вечер, когда в вагоны забралась последняя группа девушек, и охранники пошли вдоль состава, проверяя, надежно ли сидят в своих пазах рейки-запоры. Изнутри доносились мольбы и причитания, пронзительные звуки голосов. Охранники глухо ударяли по вагонам и шли дальше. Завершив обход, они дали отмашку. Дежурный по станции дунул в свисток. Свет сигнала переключился с красного на зеленый. Двигатель стал наращивать обороты. Начальник станции перевел стрелку, и транспорт со скрипом двинулся к основному пути. Вагоны, не сбалансированные, так как груз был слишком незначителен, шли, раскачиваясь вправо-влево. «Отправление: 20:20» – записал начальник в станционном журнале.

Глава десятая

Почти дети, явились они из объятий своих матерей, пребывая в наивном неведении об уготованной им участи.

Доктор Манци Швалбова

Днем 25 марта 1942 года, вслед за телеграммой Конки, в Прешов пришло несколько документов по обещанным освобождениям. Как только Адольф Амстер услышал эту новость, он тут же вызвал своего шофера с машиной и бросился к губернатору забрать документ, дарующий его любимой дочери свободу. Сразу же после этого они отправились в Попрад. И если бы все прошло по плану, Магда через пару часов уже была бы дома.

В наши дни от Прешова до Попрада час езды по гладкой четырехполосной платной автотрассе. Даже старое узкое двухполосное шоссе сегодня покрыто асфальтом, хотя на нем по-прежнему можно порой встретить осликов или людей с повозками, идущих посередине, вдоль разделительной линии. В 1942 году дорога имела единственную полосу и была покрыта где гравием, а где – пропитанной дегтем щебенкой. Прошедшая зима, самая суровая за историю наблюдений, тоже оставила свой след в виде промоин и опасных канав.

Адольф Амстер был не единственным, кто гнал в тот день наперегонки с судьбой. Братья Гартман тоже получили документ об освобождении и, попросив у приятеля грузовик, поехали в Попрад вызволять Магдушку и Нюси. Были, наверное, и другие предприниматели во всех сферах – от лесозаготовок и банков до лавок и ферм, – которые тоже попытались спасти дочерей.

Но некоторые семьи ждали необходимые бумаги еще несколько недель, как было, например, в случае с Фридманами и Гроссами. Мэр Гуменне лично заверил отца Эдиты, что освобождения уже высланы, но своевременно они не пришли. Чиновничья машина сработала на максимуме своей неэффективности.

Солнце уже начало садиться за Высокие Татры, а машина Адольфа Амстера все еще гнала в Попрад. Его пальцы нетерпеливо мяли документ с правительственной печатью. Вот уже несколько дней как он не видит за завтраком милое личико дочери, не слышит ее веселую болтовню с матерью, не чувствует на своей щеке ее ласковый поцелуй – это ввергает его в смятение. Жена ходила из угла в угол, то и дело тревожно выглядывая из-за оконной занавески на сошедший с ума мир. В дождливую погоду она плакала от того, что не может вымыть волосы Магды дождевой водой. Больше всего на свете хотелось ей расчесывать у огня волосы дочери, пока они не станут лежать как следует.

Адольф Амстер, уверенный в себе, успешный бизнесмен, ни на секунду не сомневался, что добьется вызволения Магды. А потом он сделает все, чтобы загладить свою вину, – разрешит съездить в Палестину к старшим сестре и брату, к ее лучшей подруге Саре Шпире.

Над ледяными пиками горной гряды