Их было 999. В первом поезде в Аушвиц - Хэзер Дьюи Макадэм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кто в здравом уме добровольно полезет в такой вагон? Никаких эстакад там не было. Это для скота нужны эстакады, а людям – необязательно. Как им туда забраться? Ведь это очень высоко, особенно для девушек в юбках и с багажом. Никто не мог сообразить, как это сделать, да никто и не хотел. Эта идея им категорически не нравилась.
Охранники стали ругаться и орать.
– Эй вы, жидовские шлюхи!
– Куда вы нас повезете? – наивно спросила Регина Шварц, младшая из трех сестер.
– На фронт. Чтобы немецким солдатам было чем развлечься, – расхохотались гардисты.
Это были бесчувственные люди, безучастные к слезам девушек. За слезы полагалась плеть.
«Будто животное, – вспоминает Марги Беккер взгляд одного эсэсовца. – До сих пор помню пронизывающий взгляд его синих глаз».
Он высунул язык и, дыша на нее, сказал по-немецки: «Ваши языки тоже будут свисать изо рта». И проклятие, и угроза. Вскоре они совсем проголодаются и захотят пить.
«Это был кошмар».
Первый транспорт унесся в ночь тайно, но через неделю, когда готовился к отправке третий эшелон, родители девушек уже стали нанимать машины, дабы «быть с дочерьми», в отчаянии от предстоящей разлуки со своими детьми, – вспоминает Иван Раухвергер. – «Девушек грузили в вагоны для скота, на каждом – вывеска „8 лошадей или 40 человек“. Горюющие родители больше детей никогда не увидят. Девушки были в отчаянии и растерянности, многие плакали». Евреек из третьего транспорта, скорее всего, не били и не запихивали в вагоны так грубо: в отличие от первого транспорта, сейчас все происходило при многочисленных свидетелях – и словаках, и евреях, съехавшихся в Попрад, чтобы видеть, как увозят девушек.
«Мы пытались держаться, как подобает воспитанным девушкам, но забраться в состав в наших платьях и юбках было невозможно», – рассказывает Эдита. Чтобы не получить палкой по спине, они помогали друг другу вскарабкаться в вагон и втащить туда багаж без мужского содействия. Большинство молодых женщин постарше изо всех сил старались хранить самообладание и достоинство. Те, что помладше, истерически рыдали. Ведь они же – хорошие девочки! Девочки, чьи отцы платят налоги и подчиняются закону. Девочки, которые послушно явились на регистрацию – ведь их правительство так сказало, – хотя многие из них ни одного дня своей юной жизни не провели вдали от дома. Что им делать в вагонах, где обычно скот везут на бойню и где по-прежнему стоит запах навоза, мочи и страха?
Эдита с сестрой сидели, вцепившись друг в друга, но в памяти Эдиты эта поездка почти не сохранилась. Способности мозга не безграничны, и после стольких унижений ее юное сознание попросту перестало воспринимать весь этот ужас. Реальность превратилась в кошмарный сон, от которого Эдита никак не могла пробудиться.
Освобожденный от повинности доктор Вешловиц не сразу уехал со станции. Он с содроганием смотрел на колонны юных женщин, которых с багажом в руках пинками загоняли в вагоны для скота. После этого он помчался домой и сказал жене, что Словакия – «не место для ребенка». Им пришлось, пока не поздно, спасать своего 12-летнего сына Иегуду. Они тайком переправили его в Венгрию, где он прятался до конца войны. Иегуда пережил холокост. Его отец с матерью – нет.
Уже настал вечер, когда в вагоны забралась последняя группа девушек, и охранники пошли вдоль состава, проверяя, надежно ли сидят в своих пазах рейки-запоры. Изнутри доносились мольбы и причитания, пронзительные звуки голосов. Охранники глухо ударяли по вагонам и шли дальше. Завершив обход, они дали отмашку. Дежурный по станции дунул в свисток. Свет сигнала переключился с красного на зеленый. Двигатель стал наращивать обороты. Начальник станции перевел стрелку, и транспорт со скрипом двинулся к основному пути. Вагоны, не сбалансированные, так как груз был слишком незначителен, шли, раскачиваясь вправо-влево. «Отправление: 20:20» – записал начальник в станционном журнале.
Глава десятая
Почти дети, явились они из объятий своих матерей, пребывая в наивном неведении об уготованной им участи.
Доктор Манци ШвалбоваДнем 25 марта 1942 года, вслед за телеграммой Конки, в Прешов пришло несколько документов по обещанным освобождениям. Как только Адольф Амстер услышал эту новость, он тут же вызвал своего шофера с машиной и бросился к губернатору забрать документ, дарующий его любимой дочери свободу. Сразу же после этого они отправились в Попрад. И если бы все прошло по плану, Магда через пару часов уже была бы дома.
В наши дни от Прешова до Попрада час езды по гладкой четырехполосной платной автотрассе. Даже старое узкое двухполосное шоссе сегодня покрыто асфальтом, хотя на нем по-прежнему можно порой встретить осликов или людей с повозками, идущих посередине, вдоль разделительной линии. В 1942 году дорога имела единственную полосу и была покрыта где гравием, а где – пропитанной дегтем щебенкой. Прошедшая зима, самая суровая за историю наблюдений, тоже оставила свой след в виде промоин и опасных канав.
Адольф Амстер был не единственным, кто гнал в тот день наперегонки с судьбой. Братья Гартман тоже получили документ об освобождении и, попросив у приятеля грузовик, поехали в Попрад вызволять Магдушку и Нюси. Были, наверное, и другие предприниматели во всех сферах – от лесозаготовок и банков до лавок и ферм, – которые тоже попытались спасти дочерей.
Но некоторые семьи ждали необходимые бумаги еще несколько недель, как было, например, в случае с Фридманами и Гроссами. Мэр Гуменне лично заверил отца Эдиты, что освобождения уже высланы, но своевременно они не пришли. Чиновничья машина сработала на максимуме своей неэффективности.
Солнце уже начало садиться за Высокие Татры, а машина Адольфа Амстера все еще гнала в Попрад. Его пальцы нетерпеливо мяли документ с правительственной печатью. Вот уже несколько дней как он не видит за завтраком милое личико дочери, не слышит ее веселую болтовню с матерью, не чувствует на своей щеке ее ласковый поцелуй – это ввергает его в смятение. Жена ходила из угла в угол, то и дело тревожно выглядывая из-за оконной занавески на сошедший с ума мир. В дождливую погоду она плакала от того, что не может вымыть волосы Магды дождевой водой. Больше всего на свете хотелось ей расчесывать у огня волосы дочери, пока они не станут лежать как следует.
Адольф Амстер, уверенный в себе, успешный бизнесмен, ни на секунду не сомневался, что добьется вызволения Магды. А потом он сделает все, чтобы загладить свою вину, – разрешит съездить в Палестину к старшим сестре и брату, к ее лучшей подруге Саре Шпире.
Над ледяными пиками горной гряды
