Их было 999. В первом поезде в Аушвиц - Хэзер Дьюи Макадэм

не чаяла в своей старшей троюродной сестре Магдушке. Круглые, словно оладьи, щечки и широкая улыбка Нюси контрастировали со смуглой кожей и задумчивым лицом Магдушки. Нюси всегда ходила с таким видом, будто сейчас поделится шуткой, а Магдушка – словно она хранит тайну. Но несмотря на все различия, девочки были близки, как родные сестры. Они дружили с пеленок, и обе помогали родителям на ферме с того возраста, когда детей считают достаточно большими, чтобы доверить им принести яйца из-под курицы. Из 600 жителей деревни Рожковани только три семьи были еврейскими. Среди местных фермеров никто не проявлял антисемитизма, ведь все они зависели друг от друга в пору уборки урожая или в тяжелые времена. Эвжен и Андрей играли и со словацкими, и с еврейскими детьми и имели хороших друзей среди тех и других.

На солидной ферме братьев Гартман работали местные – и на скотном дворе, и на полях, где выращивали пшеницу, кукурузу, кормовые травы. Еще Гартманы держали овец, из молока которых делали сыр, а в их садах росли груши, яблони и вишни.

В ближайшем городке Липаны, километрах в трех от фермы, была небольшая синагога, куда Гартманы ходили молиться. Поскольку в такие глухие сельские уголки глашатаи пока не заглядывали, Гартманы имели лишь весьма смутное представление о новом указе про работы. Младшей сестре Нюси, Бьянке, уже исполнилось 15, и Дьюла от греха подальше отправил ее переночевать к своему другу из неевреев. Как и семейство Фридманов, Гартманы не хотели нарушать закон. Когда за девочками пришли, Нюси была дома.

Андрею, который наблюдал за сборами сестры, казалось, «будто она едет в летний лагерь», – вспоминает он сейчас. Она взяла с собой флягу воды, складной стакан, который легко помещался в кармане, зубную пасту со щеткой, карандаш и бумагу, чтобы писать домой. Пару практичной рабочей обуви. Лучшее пальто. Варежки. Шарф. Шляпку. Пижаму. Смену белья.

Магдушка никаких вещей не собирала.

– Да мы просто свозим ее в соседний город. Ее наверняка отпустят, – сказал полицейский, который хорошо знал их семью и понимал, что она – сиделка при матери. Беле лишь требовалось объяснить ситуацию.

– Ну тогда так и поступим, – ответил Бела, надевая пальто.

– До скорого! – попрощалась Магдушка, поцеловав мать и потрепав брата по голове.

«Все воспринималось очень легко, – рассказывает Эвжен. – Она просто съездит в соседний город». Никто не беспокоился. Она вернется, глазом моргнуть не успеешь.

В городе Бела, прибывший в компании с полицейским, дочерью и племянницей, увидел еще 17 таких же девушек. Все знали друг друга, но Элли и Корнелия Мандель были близкими подругами Нюси. Белу успокоило, что его дочь знакома с другими девочками, особенно имея в виду, что Магдушка не едет. Нюси пошла поболтать с сестрами Мандель, а он, взяв Магдушку под руку, твердым шагом направился к чиновнику, отмечавшему имена в списке, и принялся объяснять, сколь важные домашние обязанности лежат на дочери, которая служит сиделкой при матери.

Крючкотвор окинул господина Гартмана скептическим взглядом.

– Мать нам не нужна. Мы берем дочь.

– Но так нельзя! – воскликнул Бела. – У нас большая ферма, которая кормит армию, мой сын работает в поле. А ее мать прикована к постели.

– Это не наша проблема.

– Прошу вас! Магдушка необходима на ферме. Я не могу смотреть и за коровами, и за женой. Как мы сможем доить коров и овец, выращивать овес и пшеницу и одновременно ухаживать за инвалидом? Магдушка – наша няня.

– Значит, вам надо найти другую няньку. А эта должна явиться на общественные работы сроком на три месяца.

Магдушкино внешнее спокойствие пошатнулось. Ее глубокие темные глаза заволокли слезы. Как они справятся без нее? Она же даже не попрощалась.

Нюси вместе с сестрами Мандель пытались ее утешить. Своими огромными руками Бела обнял единственную дочь и прижал ее к себе. Он наказал девочкам написать при первой же возможности домой, чтобы семья за них не волновалась. Как только он узнает Магдушкин адрес – пообещал Бела, – то сразу вышлет вещи и кое-какие деньги, чтобы она смогла купить себе необходимое. Элли и Корнелию он тоже попросил писать.

Еще он наказал им заботиться друг о друге и помнить, что Бог всегда с ними. Время пролетит незаметно: не успеют они оглянуться, как все вместе уже будут праздновать Рош ха-Шану.

От его твердой уверенности на их лицах расцвели улыбки. Осеняя поцелуями глаза и лоб дочери, он, должно быть, подумал про себя, что, когда увидит ее в следующий раз, ей будет уже 17.

На сей раз предстояло ехать не на автобусе. Это была последняя группа – почти 40 юных женщин, их запихнули в грузовик вместе с багажом. Бела помог дочери с племянницей забраться в кузов и поцеловал на прощание. Оттуда до Попрада чуть больше ста километров. Чтобы укрыться от ветра, они присели на корточки под бортами.

Среди съежившихся в кузове была 18-летняя Линда Райх, которая «беззаботно отдыхала с семьей после ужина», когда «в дверь забарабанили гардисты».

Ошарашенные внезапным вторжением в спокойствие вечера, ни родители Линды, ни она сама не понимали, что происходит, «но гардисты сказали нам: „Мы забираем вас на работы в Германию, вы сможете помочь своим семьям, оказать им поддержку“».

Линда была еще совсем юной, она ответила:

– Это чудесно, здесь дела уже хуже некуда.

У Райхов не хватало ни денег на еду, ни дров для обогрева дома. Ее братья подрабатывали на фермах, но евреям трудно было получить хороший заработок, да и прошедшая зима выдалась суровой. Как и большинство девушек в кузове грузовика, Линда думала, что обязана помочь семье, и поездка сейчас на работы – тот минимум, который она в силах сделать для них.

– Мы сможем высылать домой деньги, – говорила она сидящим рядом.

Магдушка и Нюси молчали: деньги и еда – не то, в чем нуждались их семьи. Грузовик трясся по немощеной дороге в Попрад, в темноте натыкаясь на выбоины, и девушки в кузове то и дело валились друг на друга. Приехали они уже за полночь.

Среда, 24 марта 1942 года

В этом месте нашей истории нам придется домысливать, поскольку единственное имеющееся у нас свидетельство – бумажный документ, список всех девушек в эшелоне, датированный 24 марта 1942 года. Этот документ хранится в архиве иерусалимского Международного научно-исследовательского института холокоста Яд Вашем. Пожелтевшие от времени страницы с завернувшимися уголками столь хрупки, что прикасаться к ним разрешено только в белых перчатках. Там имена. Дети оставшихся в живых могут найти имена своих матерей, а родственники погибших – имена своих загубленных теток, сестер, кузин.

Воспоминания об этих казармах, о «лагере Попрад» в лучшем случае смутны. Некоторые женщины не помнят, что вообще там были, – потрясенные тем, как их вырвали из дома, заставили спать на полу или на подвесных самодельных койках,