Их было 999. В первом поезде в Аушвиц - Хэзер Дьюи Макадэм

прибытия зафиксированы официально, при этом причины смерти нигде не указаны[36]. В необъятных архивах геноцида Йолана Грюнвальд (25 лет) и Марта Корн (21 год) – лишь два пункта в общей статистике, но эти две девушки – первые жертвы среди узниц Аушвица.

Уничтожение документов женского лагеря – факт, красноречиво говорящий сам за себя, поскольку в том, что женщины погибали, нет никаких сомнений[37]. Согласно документам, на конец февраля 1942 года – то есть до прибытия первого транспорта – в Аушвице содержалось 11472 мужчины; число погибших в том же месяце – 1515. В марте 1942 года лагерное население пополнили 2740 мужчин и 1767 женщин. Но несмотря на прибытие новых 4507 узников, уровень заполненности мужской части сократился до 10629, а, значит, в марте погибло 2977 человек[38]. До приезда 999 девушек в лагере ежемесячно погибало в среднем от 1500 до без малого 1800 человек. В марте же это число почти удвоилось. Может быть, этот скачок и объясняется смертностью среди девушек?

В апреле в лагере содержалось в общей сложности 14642 узника[39], включая 5640 женщин, но смертность снова упала до среднего уровня. Возможно, получилось так, что в хаосе, которым сопровождалось прибытие первого транспорта, погибших женщин поначалу зафиксировали вместе с погибшими мужчинами, а потом, начиная с апреля, женскую смертность исключили из общей статистики?

«Данные по заключенным женщинам отсутствуют, – пишет историк, летописец Аушвица Данута Чех. Но она находит гениальный ключ к решению задачи – анализ записей по мужской смертности, поскольку эти данные сохранились.

17 апреля 1942 года прибыл шестой словацкий транспорт, который привез 973 еврея – большей частью юношей. И далее Чех начинает в сносках делать примечания. Из депортированных на шестом транспорте «на 15 августа 1942 года в живых остается лишь одна восьмая часть; то есть за 17 недель погибло 885 человек». Через два дня седьмой словацкий транспорт привез 464 юноши и 536 молодых женщин, и Чех дает сноску: «К 15 августа 1942 года в живых остается только 10 из этих мужчин».

Чех вновь и вновь напоминает об отсутствии данных по женской смертности в первые месяцы 1942 года; но если женская смертность была близка к смертности среди мужчин-евреев хотя бы порядком, то можно заключить, что женщины погибали в огромных количествах. Важно помнить, что узники на тот момент могли умереть только от болезни и голода или стать жертвой непосредственного убийства, а массовое уничтожение людей в газовых камерах еще не практиковалось. Вычисления Дануты Чех и ее анализ смертности среди евреев-мужчин весной и летом 1942 года дают нам надежду на то, что пелена неизвестности вокруг истории первых месяцев заключения аушвицких женщин в итоге будет приоткрыта.

Глава четырнадцатая

История Исхода преподает нам великий урок человеческой солидарности, она учит, что нельзя вкушать изысканные яства, когда другим достается лишь хлеб угнетения.

Джонатан Сакс. Агада Джонатана Сакса

В четверг, 2 апреля, третий транспорт привез в Аушвиц 965 юных незамужних евреек. Их, так же как их предшественниц из первого транспорта, собирали на востоке Словакии и держали перед отправкой в Попраде; многие из них были родственницами или знакомыми наших девушек. Среди них ехала 16-летняя Эльза Розенталь, которая вскоре станет лучшей подругой Эдиты.

Когда солнце закатилось за горизонт, а сторожевые вышки зловеще потемнели, блок 5 вновь наполнили девушки, одолеваемые клопами и блохами. Этот день знаменовал собой неделю с момента прибытия первого транспорта и первую ночь Песаха, еврейской Пасхи. В честь праздника эсэсовцы отправили всех работать в «невиданную гнилую дыру», – рассказывает Марги Беккер. «Болотный наряд» состоял в вычистке грунта со дна прудов и протоков, окружавших территорию. Позже туда станут назначать в наказание, но сейчас, в начале Песаха, он служил просто очередным орудием «декультуризации». «Там была одна девушка, Ружена Гросс[40]… на ней вообще сухой нитки не осталось. Мы вернулись и легли, без одеял, без ничего. Мы еще никогда так не дрожали».

Вымокшая с ног до головы Клари Атлес, 26-летняя дочь одного из гуменнских рабби, встала со своей койки и обратилась к дрожащим, рыдающим девушкам.

– Дома все уже подхватили бы воспаление легких, – произнесла она, пытаясь поднять общий дух, как уже однажды сделала – в тот день, когда эшелон увозил их из родных мест. – Вот увидите, Бог нам поможет. Никто не заболеет.

Она говорила страстно, как ее отец, она рассказывала, как Бог освободит их, как когда-то вызволил евреев из Египта. Всевышний защитил евреев от казней египетских, защитит Он их и сейчас. Бог поразил угнетателей их предков, поразит Он их и на сей раз. Нужно лишь впустить Илию в свое сердце. Кабы было у них больше кружек, чтобы поставить одну для пророка. Кабы могли они отворить ему дверь без риска быть убитыми. Вскоре весь блок заразился убежденностью Клари, и некоторые девушки принялись отмечать у себя на койках свой маленький седер. А некоторые просто уснули.

У Берты Берковиц (№ 1048) откуда-то оказался еврейский молитвенник. Кошерного вина, правда, не было, как не было и нужды в горьких травах, – вкус рабства во рту и без них достаточно горек. Берта шепотом читала Агаду для Пеши Штейнер и других подруг, собравшихся вокруг нее на койках. В отсутствие отцов и братьев, которые провели бы церемонию, девушки заменили их и прочли кадиш, молитву, которую знали наизусть, благодаря освященной веками традиции. Некоторые из них, подняв во мраке над головами пустые красные миски, шептали: «Би-вѓилу йацону ми-Мицройим, ѓо лахмо аньо бней хорин. Поспешили мы из Египта с хлебом нашим скудным, [теперь мы] свободные люди»[41].

– Чем эта ночь отличается от других ночей?

Трудно представить, что могли ответить девушки на этот вопрос. Их слезы лились в темноте.

У них не было мацы – ни самим поесть, ни с ближним преломить, а какой без этого седер? Но Берта и другие праведные девушки всю неделю отказывались от дрожжевого хлеба. «Я не ела хлеб из уважения к родителям. Это был и мой мятеж, и единственное, что я могла для них сделать». Гадостную, некошерную баланду из конины есть все же пришлось, но Берта молила Бога о прощении.

Ритуал седера включает ответы на вопросы, призванные научить закону, морали и истории евреев. Вопросы задают четыре сына народа Израилева. Но в том аушвицком блоке были лишь дочери Израилевы, и поэтому первый вопрос – «Каковы порядки, законы и правила, которые заповедал вам Бог?» – вместо мудрого сына задавала мудрая дочь. Второй вопрос задает нечестивая дочь: «Что это за пасхальная служба у вас?». И здесь мы прерываемся, поскольку в нашей саге нечестивых девушек пока не было. Они еще только появятся. Это назидание напомнило Берте,