Кукольный Дом (СИ) - "kisvatera."

— А, наша главная пациентка, — бросает на меня беглый взгляд и безразлично проговаривает женщина, рукой подзывая к себе. — Проходи, проходи, я как раз тебя жду.

Делаю ещё несколько шагов вперёд и остаюсь на месте.

— Ты раздевайся и вставай на весы, — говорит она, неотрывно глядя в какие-то документы и хмурясь. — Я, видимо, в первый осмотр совсем забыла уточнить одну важную вещь: месячные у тебя уже начались?

— Да, — отвечаю я, уже сняв своё платье и положив на свободный стул.

— Прекрасно. В каком возрасте? Когда последний раз были? Сколько длятся?

— С тринадцати лет. Последние были, кажется… дней двадцать пять назад, может, больше, — прикрыв грудь ладонями, я встаю на весы. — Идут около четырёх-пяти дней.

— Ага, — отвечает женщина, делая записи. — Приходи ко мне, когда в следующий раз они начнутся, нужно последить за стабильностью менструального цикла. Я дам тебе потом гигиенический пояс, а пачку одноразовых салфеток можешь взять сейчас, чтобы они всегда были под рукой в комнате.

Врач встаёт со своего места, чтобы посмотреть мой нынешний вес, и записывает его в документ.

48,5 кг.

— Ну, учитывая твоё состояние и какой стресс ты перенесла, всё не так уж и плохо. Но всё равно тебе стоит продолжить питаться лучше и больше, нужно ещё пару килограммов прибавить. Мужчины, знаешь ли, на одни кости не бросаются.

Я хмурюсь от последнего услышанного предложения и вспоминаю, как за прошедшие две недели еду в меня, скорее, пытались запихнуть, ибо аппетита не было от слова совсем. Не сомневаюсь, что только благодаря этому и минимальной подвижности удалось набрать вес.

И вообще, почему девушки обязаны быть под стать меркам красоты, установленным мужчинами? Какая-то дикая несправедливость.

— Как рана? — Вопрос явно о порезе на ноге. — Нет никаких ухудшений? Болезненность, сильное покраснение, температура? — Врач отходит, быстро оглядывая моё тело, а я слезаю с весов и начинаю одеваться.

— Она заживает, всё в порядке. Изредка побаливает, но это с каждым днём сходит на нет.

— Тебе ещё повезло, в рубашке родилась, — хмыкает женщина, сажаясь обратно за свой стол. — Ну и раны, что были при первичном осмотре, смотрю, хорошо заживают, как и полученные недавно синяки. Есть ещё какие-нибудь жалобы у тебя?

— Нет.

— А что насчёт твоего психологического здоровья? Тревожный сон, галлюцинации, проблемы с памятью или усвоением информации, потеря во времени — что-то есть?

— Нет, — вновь отрезаю я и почти не вру.

— Отлично, тогда можешь больше не принимать таблетки, синяки продолжай мазать, чтобы быстрее сошли, — женщина открывает ящик под своим столом, достаёт оттуда пачку с салфетками и протягивает мне. — Вот, держи. И не забудь обязательно прийти ко мне, когда начнётся следующая менструация. Можешь быть свободна.

Забираю из её рук предмет, киваю в знак благодарности, быстро прощаюсь и выхожу из кабинета. Коридор потихоньку наполняется служанками, а значит, скоро из комнат начнут выходить и воспитанницы. Сегодня воскресенье, единственный выходной на неделе, так что девушки предоставлены самим себе, вот только лично мне абсолютно ничем не хочется заниматься.

Дыра в душе снова зазияла болезненной пустотой, и я делаю глубокий вдох, надеясь заполнить её хотя бы кислородом. Как мне не хватает сейчас Лилу и её такой прелестной, всегда приободряющей улыбки. Мне искренне хочется верить в то, что она тоже скучает по нашему совместному времяпрепровождению. Служанку я также не видела с момента расставания в конюшне — Штерн посчитал, что в ближайшее время мне стоит меньше контактировать с людьми во избежание психологических травм. Как славно, что двое суток назад мне удалось убедить его: я стремительно иду на поправку и готова вернуться к нормальной жизни. Если, конечно, её вообще можно назвать таковой. Однако взамен пришлось дать обещание, что на сегодняшнем сеансе я расскажу всё, что произошло в тот злополучный вечер. По крайней мере, сейчас я чувствую, что уже готова с этим поделиться, вновь окунувшись во мглу злосчастных воспоминаний.

Добираюсь до своей комнаты и убираю в прикроватную тумбочку одноразовые гигиенические салфетки. Надеюсь, это действительно удобная вещь, ибо раньше я все те дни просто сидела дома, пока кровь не прекратит литься. Не самые приятные мгновения жизни. Завтрак начнётся совсем скоро, так что будет целесообразно уже направиться в столовую.

Всё ещё погружённая в свои размышления — лишь сегодня ко мне вернулась способность адекватного, связанного мыслительного процесса, — я шла по коридору, уставившись вниз. Пока неожиданный чужой голос не заставляет мои ноги остановиться и буквально прорасти корнями в пол.

— Фели?

Кажется, моё сердце остановилось на несколько секунд. Медленно поднимаю голову, поворачиваю в сторону звука и вижу его в раздевалке перед кабинетом хореографии. Кристофер. Я в обескураживающем смятении. Первая мысль, что мелькает в голове: бежать. Я не готова, Боже, я не готова смотреть ему в глаза, не готова оставаться наедине, не готова узнать правду, которая, возможно, окажется летальной для меня пулей.

Не готова.

И только я хочу двинуться с места, как Нойл оказывается более ловким и проворным. Тело словно попало в замедленное временное пространство, и у меня просто не остаётся шансов перед его невероятной скорости рефлексами. Юноша хватает моё запястье, тянет в раздевалку и тут же закрывает за нами дверь на замок, щелчок которого слишком громко отзывается в голове. Не успела я опомниться, как уже оказалась в мужских объятиях, так тесно прижатой к нему. Тепло его тела укутывает меня пуховым одеялом, пока ладони нежно скользят по плечам, слегка сжимая их. Моё сердце бьётся в болезненных конвульсиях.

— Моя прелестная маленькая мисс, — шепчет Кристофер возле моего уха, оставляя невесомые поцелуи у виска и поглаживая одной ладонью волосы. — Я так волновался. Так невероятно скучал по тебе, так сильно…

А я самая настоящая статуя, не могу пошевелиться, парализована таким неожиданным, нескрываемым цунами его чувств, что мой город-душа обречён на погребение под сильными, но нежными волнами эмоций. От его ласковых слов моё нутро готово разразиться фейерверком, но внутренний диссонанс снова в клочья терзает моё сердце. И я не выдерживаю. Слёзы настоящим градом начинают литься по щекам, выплёскивая всё, что скопилось внутри — неизбежное исповедование.

— Это так нечестно с твоей стороны… — шепчу я в ответ, еле борясь с дрожью в голосе.

— О чём ты? — Озадаченно он смотрит на меня, приподнимая пальцами мою голову за подбородок. — Фели, милая, почему ты плачешь?

Сквозь солёную пелену, застилающую глаза, вижу его обеспокоенную мимику. Я и забыла, насколько чудесны его черты лица. Такие красивые и такие… сбивающие с толку.

— Столько времени… — начинаю я, уже разрыдавшись взахлёб, не стесняясь сломанного голоса. — Столько времени ты избегал меня, делал вид, будто меня не существует, убивал своим холодом. А сейчас… Сейчас ты так просто берёшь, заключаешь меня в объятия, словно ничего ужасного и вовсе не произошло! Как ты можешь так поступать со мной!? Разве я этого заслужила?

— Маленькая мисс… — начинает Нойл, но я сразу же его перебиваю.

— И самое ужасное, что я не могу этому противиться! — Всхлипываю, чувствуя себя невероятно слабой и беспомощной перед ним. Абсолютно обнажённой. — Я не могу ничего поделать с тем, что испытываю к тебе, и это убивает меня, — сейчас ко мне приходит осознание, что, несмотря ни на что, чувства к этому юноше всё время теплились в моём сердце тлеющими углями, а сейчас возгорелись до невероятных масштабов, стоило пустить ему всего искру своей ласки. — Я не понимаю, я ничего не понимаю… За что ты так со мной?.. — Последние слова проговариваю уже сипло.

Кристофер ошарашено смотрит на меня, затаив дыхание. Так проходит несколько мгновений, после чего его губы расплываются в искренней улыбке от осознания сказанных мною слов.

— Ох, Фели… — большими пальцами он вытирает дорожки слёз с моих щёк и, не отрываясь, смотрит в глаза. — Глупышка, разве ты не понимаешь? Мне приходилось делать это против своей воли. Это была вынужденная мера. Моё сердце пребывало в муках не меньше твоего. Но если бы я ослушался этого приказа или допустил оплошность, то всё могло быть намного хуже, — слёзы прекратились, превратясь лишь в редкое шмыганье носом, а юноша прижался своим лбом к моему, прикрыл глаза, тяжело вздохнул, опаляя кожу моего лица, и тише проговорил последние слова. — А я не мог допустить того, чтобы потерять тебя. Только не тебя.