Мишель Фуко в Долине Смерти. Как великий французский философ триповал в Калифорнии - Симеон Уэйд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фуко: Я журналист в какой-то мере. Меня интересует настоящее. Я использую историю для понимания происходящего с нами сейчас.
Студент: Потом, вы говорите, что дальнейшее применение инструментов, создаваемых интеллектуалами, и открытий, которые они делают, не касается их. То есть, по вашему мнению, что делать с результатом их труда – это уже проблема рабочих, обычных людей? Можете ли вы предвидеть то, как будут использовать ваши инструменты и теоретические исследования? Можете ли вы предугадать, что некоторые способы их применения вам не понравились бы?
Фуко: Нет, я не способен предвидеть. Единственно мне хотелось бы сказать по этому поводу, что по-моему, нам не стоит особо рассчитывать, что наши слова и деяния найдут политическое применение. На мой взгляд, нет такой вещи, как консервативная философия или революционная философия. Революция – это политический процесс, экономический процесс, а не философская идеология. И это важно. Именно поэтому некое подобие гегельянской философии стало революционной идеологией, революционным методом и революционным инструментом, являясь также консервативным по своей сути.
Посмотрите на Ницше. Он породил прекрасные идеи, или инструменты, если кому-то так угодно. Их взяли на вооружение нацисты. Сейчас многие левые мыслители используют их. Поэтому мы не можем знать заранее, что из сказанного нами революционно, а что нет.
И именно это, на мой взгляд, мы прежде всего должны признать. Подобное не означает, что мы должны просто создавать очень красивые или полезные, или забавные инструменты, а затем выбирать, какие выкинуть на рынок в случае, если кто-то захочет купить и использовать их.
Все это прекрасно, но этим все не ограничивается. Если вы пытаетесь сделать что-то, например провести анализ или сформулировать теорию, вам необходимо четко представлять, как вы хотите, чтобы это использовалось, для каких целей применяли инструмент, который вы создаете, и как вы хотите, чтобы ваши творения взаимодействовали с другими, создаваемыми именно сейчас. То есть, по-моему, очень важно понимать, какое отношение то, что вы делаете на теоретическом поприще, имеет к окружающей вас реальности. Вы должны хорошо понимать это. Вы не можете создавать инструменты для любой цели, вам надо делать их для чего-то конкретного, но вы также должны понимать, что их смогут использовать и как-то иначе.
Идеальный вариант – это делать не инструменты, а бомбы, поскольку, когда вы используете их, никто больше не сможет найти им применение. И здесь я должен добавить, что лично у меня никогда и мысли не возникало создавать бомбы, так как мне не нравится убивать людей. Я бы хотел писать книги взрывного свойства, то есть полезные только в тот момент, когда они написаны или же прочитаны людьми. Затем они исчезали бы. Книги должны быть такими, чтобы они могли исчезать сразу после их прочтения и использования. Они должны напоминать бомбы, но не более того. После взрыва людям могло бы запомниться, что при нем получился очень красивый фейерверк. Спустя годы историки и все другие могли бы рассказывать, что такая-то и такая-то книга была полезной, как бомба, и, исчезая, подарила красивое зрелище.
Ну, я хотел бы сказать вам большое спасибо. Я получил огромное удовольствие, слушая ваши вопросы и отвечая на них. Мне очень понравилось все, что вы говорили и что вам известно о моем скромном творчестве. По-моему, мне удалось оправдать ваши ожидания, и я благодарен вам за то, что вы так много знаете. В любом случае я с удовольствием встретился бы с вами снова.
СРАЗУ ЖЕ ПОСЛЕ ДИСКУССИИ профессор сравнительного литературоведения устремился к Фуко и попросил его все-таки дать свой комментарий относительно Арто.
– Я не могу, – ответил Фуко. – Вы же видите, меня действительно не интересует литература.
Тем временем профессор американского государственного управления подошел сбоку к нему и признался, что он с удовольствием посещал бы его лекции и познакомился с новыми идеями относительно криминологии, но ни о чем подобном не могло идти речи. Помимо прочего, что подумали бы его коллеги, не говоря уже об администрации. Он потерял бы гранты и престиж.
Прежде, чем Фуко успел ответить на идиотизм, который тот нес, я обнаружил рядом влиятельного придурка, профессора американской истории. Я любезно представил Фуко ему, но Его Высочество, казалось, даже не услышал меня. Стоя перед почетным гостем из Франции, он несколько мгновений тупо таращился на него, а потом удалился. Меня удивила такая невоспитанность, я знал, что он был одержим Америкой, и после своей единственной поездки за пределы страны, в Париж, гордо рассказывал, что сбежал назад в США уже через два дня, поскольку ужасно скучал по родине. Я подозреваю, ксенофобия вкупе с гомофобией стала причиной его столь нетактичного поведения по отношению к Мишелю Фуко.
Затем профессор английского языка, который по своим манерам находился где-то посередке между королем Георгом III и бароном де Шарлю, прошествовал через газон и спросил Фуко, что он думает о Вирджинии Вульф.
– Никаких больше вопросов! – заявил наш гость уже с нотками раздражения в голосе.
Кафетерий
Мы испытали огромное облегчение, вырвавшись из окружения профессоров. Майкл и Дэвид ждали нас. У Фуко было всего несколько часов до самолета. На пути в аэропорт Онтарио мы отвезли его в кафетерий, расположенный на Футхилл у выезда на автостраду на Сан-Бернардино. Его стены украшали картинки со сценами из популярной истории о приключениях в джунглях группы черных детей. От них немного отдавало расизмом.
– Поскольку это самая неприметная кафешка в городе, – объяснил я, – я обычно прятался здесь, когда у нас с Дэвидом возникали ссоры. Я пил кофе и читал Пруста.
– Идеальное место для его чтения, – заметил Фуко. – «Бальбек»!
От того, как он мгновенно провел аналогию между этим дешевым заведением и вымышленным курортным городком, фигурирующим в семитомном романе Пруста, у меня от восторга кругом пошла голова. С помощью столь простой аналогии Фуко открыл для меня абсолютно новый взгляд на природу буржуазии.
Он заказал турецкий сэндвич и стакан холодного чая.
– Что вы делали бы, если бы вас поймали в аэропорту Парижа с марихуаной в багаже? – спросил его Дэвид.
– Я утверждал бы, что людей из Франции, заказывающих себе ее, гашиш или похожие наркотики, надо освобождать от уголовного наказания, – ответил Фуко. – Я бы указал на абсурдность сажать в тюрьму мальчишек, пойманных с двумя граммами марихуаны, когда кругом рекламируется алкоголь.
Фуко внезапно вытянул шею, пытаясь рассмотреть что-то происходившее у входа в кафе.
– Посмотрите на только подъехавший новый Мерседес, –
