Мишель Фуко в Долине Смерти. Как великий французский философ триповал в Калифорнии - Симеон Уэйд

Фуко замолчал резко, не сумев совладать с раздражением.

Я вмешался, спросив, когда работы Ницше, французские переводы которых, насколько я знал, он сам редактировал, произвели наибольшее впечатление на него.

– Я читал несколько, еще будучи студентом в Париже, но по-настоящему увлекся Ницше после моего возвращения в Париж из Швеции в 1959 году. С тех пор я не могу понять, почему он не значил так много для меня, когда я изучал философию в качестве студента.

– Мне кажется, Мишель, – вклинился в разговор Дэвид, – что вы ницшеанец отчасти, поскольку следуете его девизу «Жить опасно».

Фуко рассмеялся и спросил:

– Откуда такое мнение?

– Ну, что вы скажете о путешествии в Долину Смерти? – поинтересовался Дэвид, наморщив лоб.

– Ах, там я ничем не рисковал. И Симеон с Майклом были со мной, – ответил Фуко слегка иронично, как если бы соглашаясь с утверждением Дэвида, что он авантюрист по натуре.

– О чем вы думали во время вашего путешествия?

– В результате него я понял, почему мне так нравится Малькольм Лаури. Я увидел, что он добивался галлюциногенного эффекта с помощью алкоголя. Он использовал его с целью увидеть свет Истины.

– Вам нравится кокаин? – спросил Джон, прочищая пазухи.

– Нет, на самом деле. По-моему, он является анти-афродизиаком.

Ланс поинтересовался громко, нравятся ли Фуко бразильские мужчины.

– Очень, – ответил он. – У меня есть любовник в Бразилии.

– Как вы познакомились с ним?

– Я прогуливался по пляжу, а он обогнал меня. И улыбнулся мне. Большего не понадобилось. Чем мне особенно нравится Бразилия, и Калифорния, если на то пошло, так это тем, что у парней здесь нет ни капли высокомерия. В отличие от Европы, они не ходят с важным видом, не стесняются своих тел. Они доступны. Примерно как древние греки.

– Почему, как вы думаете, парни в Бразилии так доступны? – продолжил Ланс.

– Возможно, потому что многие из них бедны, – ответил Фуко.

МЫ ПОКИНУЛИ ОЗЕРО и прошли еще немного дальше к Медвежьей равнине, зеленому лугу, охватывающему сбоку поселок Маунт-Болди. Я сделал несколько фотографий моей Лейкой, пока Фуко прогуливался вместе с Лансом среди зарослей толокнянки. Они обсуждали молодых парней из Марокко. Когда они вернулись, я сообщил им печальную новость, что пришло время спускаться с гор и возвращаться в утопавший в смоге Клермонт.

Порой Фуко шел по тропинке один, но чаще с кем-то из молодых мужчин, а иногда и с несколькими сразу. Им всем постоянно не хватало компании друг друга.

Когда мы достигли последнего крутого склона, Ланс и я рассказали Фуко, как мы спускались по опасной деревянной лестнице, похожей на показанную в одном из фильмов о Тарзане.

– Вам нравится ходить в кино? – спросил я.

– Да, но я обычно пропускаю многие фильмы. Их показывают в Париже около месяца. Мне приходится уезжать из города, а когда я возвращаюсь, какой-то уже прошел.

– Кто ваши самые любимые режиссеры?

– Феллини, Антониони, Полански. Мне очень нравится «Китайский квартал».

– Американские режиссеры есть в вашем списке?

– Ну, я полагаю, было бы глупо с моей стороны не упомянуть их среди моих фаворитов, – сказал Фуко. – Но мне трудно оценивать американские фильмы, поскольку они в значительно мере определяются большими производственными возможностями Голливуда. Когда я не понимаю всех нюансов работы режиссера при таком техническом оснащении, мне трудно определить, что точно он пробовал сказать, особенно когда все делается с таким размахом.

– Никто из американских режиссеров не приходит вам на память? – спросил Дэвид, когда он присоединился к нам на последнем отрезке тропинки.

– Хичкок. Я посмотрел «Психо» недавно, и он мне очень понравился. Это барокко. Я посмотрел бы его снова. И «Головокружение» тоже.

Фуко повернулся к Дэвиду и спросил:

– Почему вы не рассказываете мне ничего больше о себе?

– На самом деле у меня нет желания делать это, – ответил Дэвид, – вот и вся причина. Я не ощущаю в этом необходимости. Вы, Мишель, сама скромность, тогда как я, по-моему, просто зациклен на том, чтобы все время как-то проявлять себя. Я даже изучал феноменологию, пытая понять происходящее со мной.

– Но феноменология стала слишком стилизованной, – заявил Фуко. – В действительности она не докапывается до сути эмпирической ситуации человека. Феноменологи мешают людям задавать реальные вопросы относительно их существования. Тем не менее, по-моему, феномелогические вопросы важны. Каждый должен пройти через них.

– А вам не кажется, что я слишком поглощен собой? – спросил Дэвид.

– Эгоцентричность не повод для беспокойства, она позволяет вам лучше познать себя, – ответил Фуко. – Если речь идет о том, что ваш разум делает в каком-то месте в какой-то момент времени, просто дайте ему волю. Этот не тот случай, когда вам стоит что-то менять.

– Порой я чувствую, что мне просто надо забыть все касающееся вопросов о самом себе, – продолжил Дэвид. – Это лишь напрасная трата энергии и времени, самоубийственно в каком-то смысле.

– Совсем наоборот, вам необходимо разобраться со всеми такими субъективными вопросами, особенно в молодости, – прокомментировал его слова Фуко. – Человек, сделавший это, будет находиться в более хорошей психологической форме, когда ему стукнет тридцать и далее. Если люди не проходят через все эти психологические кризисы тогда, их ждут проблемы во взрослом возрасте.

– Меня восхищает ваша коммуникабельность, Мишель, – сказал Ланс.

– Нет, на самом не деле я вовсе не общительный, – признался Мишель. – Я стараюсь не ходить на общественные мероприятия. Но мне ужасно не по себе, когда я оскорбляю чьи-то чувства. Недавно несколько студентов привезли меня в Стэнфордский университет. Я должен был прочитать лекцию там. Они сообщили, что обед для меня запланирован в факультетском клубе. Я сказал им, что ненавижу факультетские клубы и официальные обеды с бюрократами. Студенты переговорили с кем-то из своего руководства, и данное мероприятие отменили. Я чувствовал себя ужасно.

– Вам понравился этот факультет Стэнфорда? – спросил Джон.

– Нисколько. Они чрезвычайно скучны.

– Когда вы читаете лекцию, вам, похоже, это приносит большое удовольствие? – продолжил Джон.

– Я хорошо читаю лекции, когда нормально себя чувствую, – признался Фуко. – Мне очень нравится общение с людьми в определенных ситуациях. Обычно, когда их не слишком много. Перед тем, как мне надо читать лекцию, то есть работать, у меня обычно кусок не лезет в рот.

– Откуда такой страх перед большими группами, которые приходят слушать вас? – не отставал Джон.

– На мой взгляд, они не могут быть серьезно настроены, – ответил Фуко, – слишком большое скопление людей не располагает к этому. Вам необходимо установить хороший контакт с аудиторией, чтобы публика серьезно относилась к происходящему, к тому, что говорится.

– А как насчет больших сборищ студентов в Париже в мае 1968 года? Разве они не были серьезно настроены? – вклинился в разговор Кал.

– Это совсем другое дело, – укорил его Фуко. – Во Франции несколько театральнее поведение демонстрантов, их бесчинства были признаком решимости, серьезности, агрессивного настроя против системы.

– События мая 1968 года сильно повлияли