Как убедить тех, кого хочется прибить. Правила продуктивного спора без агрессии и перехода на личности - Бо Со
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ожидая решения судей, мы отправились в буфет, и там я понял, что мнения публики разделились. Друзья говорили нам, что победа в раунде у нас в кармане, а некоторые незнакомцы – их, кстати, никто не спрашивал – сокрушенно делились соображениями о том, что мы, наверное, всё же проиграли. В общем, ситуация была шаткой. Но я в тот момент испытывал удовлетворение иного рода.
* * *На протяжении большей части истории парламентской демократии принадлежность к оппозиционной партии (или к партии меньшинства) означала массу свободного времени. В Англии XVIII века от оппозиционеров даже не требовали посещать Парламент, и потому многие из них после выборов уезжали в свои летние резиденции – зализывать раны и планировать возврат к власти. И сами оппозиционные партии существовали как довольно свободные объединения, раздираемые извечными распрями.
Такую декадентскую норму начал менять Эдмунд Бёрк. Этот ирландский политик и ученый разработал для своей фракции консервативной партии вигов «последовательную программу, которую следует отстаивать, находясь в оппозиции»[29]. Занимаясь этим, Бёрк руководствовался своим видением того, какой должна быть партия: «группой людей, ради совместного продвижения национальных интересов объединившихся на базе конкретного принципа, единодушно ими разделяемого»[30].
«Продать» подобный взгляд на политическую оппозицию в 1700-х было невероятно трудно. Один политический оппонент писал члену фракции Бёрка: «Служить стране в оппозиции можно, только оставаясь оппозицией бесплодной. Я думаю, что стране вообще невозможно служить, кроме как придя к власти».
Однако за последующее столетие нормы изменились в пользу Бёрка. В лексикон постепенно вошли такие термины, как альтернативное правительство и оппозиция, лояльная Его Величеству, а оппозиционным партиям предоставили официальные привилегии, например возможность формировать «теневой» кабинет и влиять на официальную повестку дня парламента.
Лояльная оппозиция была для политики тем же, чем и контрутверждение для дебатов, как состязательных, так и повседневных. Оба подталкивают конфликт и разногласия к стремлению к обоюдному прогрессу. Гнев имеет тенденцию к разрушению (противника или наших с ним отношений), а вот оппозиционность означает некую форму состязания, управляемую или не очень, за рамки которой выходить непозволительно.
Мы вернулись в зал гостиницы, где наши сборные встретили звоном колоколов. Публика расселась по местам, обе команды встали на противоположных концах сцены, воцарилась полная тишина. Я видел, что Брюс и мои родители в первом ряду уже вне себя от ожиданий.
Первыми делом огласили индивидуальные результаты: меня назвали лучшим спикером турнира, вторым стал Фанеле. Я кивнул ему через сцену, и он сделал то же, но мы оба слишком нервничали, чтобы в полной мере насладиться моментом. Да мы, пожалуй, так психовали, что вообще вряд ли нормально видели друг друга. Затем на сцену вышла шотландка в широкой клетчатой юбке; она вынесла приз. Присутствие этой тонкой серебряной чаши, казалось, мгновенно изменило настроение в зале. Зрители подались вперед на сиденьях. А мы на сцене сгрудились в своих углах теснее некуда.
Главный судья, жилистый госслужащий из Сингапура, поднес микрофон ко рту: «Победителем чемпионата мира по дебатам для школьников 2013 года объявляется… Австралия!»
* * *Утром после завтрака, перед самым отъездом, я столкнулся в холле гостиницы с капитаном команды свази. В поношенном спортивном костюме Фанеле выглядел куда более расслабленным. Он спросил меня, в какой университет я поступаю, и я ответил, что в августе, если примут, отправлюсь в Гарвард. Услышав это, Фанеле расхохотался так громко, что к нам обернулись люди даже из противоположных концов вестибюля. Он сказал, что тоже подал заявление в Гарвард и тоже ждет ответа. «Никогда не знаешь, как дело повернется, – произнес он с улыбкой. – Глядишь, в Америке окажемся в одной команде».
Глава 4. Риторика: как тронуть слушателя за душу
Тот полдень начался неудачно. Из-за грозы пришлось задержать церемонию в кампусе, которая должна была начаться в половине четвертого, и, соответственно, VIP-вечеринку с присутствием экс-президента и экс первой леди США. Торжества начались только в пять вечера[31]. Президент университета, математик и священнослужитель, открыл церемонию молитвой; речи произносились на латыни.
А затем настал момент, ради которого, собственно, и собралась эта немногочисленная группа. Сдержанный невысокий мужчина лет сорока, в котором узнавался сын второго президента США, взял слово и начал речь, но уже на английском языке. История, которую он рассказал, была грустной, однако вселяла надежду.
Он говорил о том, как при возрождении ораторского искусства в современной Европе муза по имени Красноречие, пробудившись от тысячелетнего сна, обнаружила, что мир ее изменился до неузнаваемости[32]. Она силилась понять, что ей говорят, но ничего не получалось. Скоро она узнала, что ее любимые языки вымерли и люди ее не понимают.
Муза и правда долго спала. Первые признаки физического разложения – тремор, усталость, паралич – она начала замечать еще во время падения Римской республики, когда ораторы переключились с убеждения граждан на прославление диктаторов. Но она еще как-то сопротивлялась на протяжении столетий, пока не настали «темные века» Средневековья.
Теперь же, странствуя по этому новому для нее миру, Красноречие первым делом отправилась туда, где когда-то была наиболее активна.
Но в общественных местах – на городских площадях и в театрах – было пусто. Или же, еще хуже, их заполонили софисты и шарлатаны. Впрочем, там нашлось зрелище и побезобразнее, заставившее музу сразу же ретироваться: голова Цицерона, одного из ее любимых ораторов, обращенная в камень и помещенная на трибуну в качестве украшения.
Затем бедняжка отправилась в суды. То, что она там увидела, вызвало у нее еще большую тревогу. Поднявшись по ступенькам к зданию суда, она узрела свое дорогое дитя, Убеждение, закованное в цепи и стреноженное буквой закона. А еще муза увидела версию самой себя, жалко бормочущую что-то, заикаясь и запинаясь, на латыни, придавленную тяжестью тысяч фолиантов.
В третьем месте, в совещательных собраниях, музе повезло больше. Там она получила доступ в некоторые из молодых парламентов Европы и, с большим трудом выучив тамошние языки, начала помогать европейским политикам. Но прежней собой она уже не стала.
Так начиналась история, рассказанная Джоном Куинси Адамсом 12 июня 1806 года на его инаугурации в качестве первого Бойлстонского профессора риторики и ораторского искусства в Гарвардском университете.
Риторика, или искусство убедительной речи, считалась изюминкой учебной программы Гарварда с момента его основания в 1636 году. Там читались лекции по этому предмету, а студенты были обязаны ежемесячно произносить речи. Это требование отражало также первоначальную миссию учебного заведения – обучение пуританских проповедников. Но дарование Бойлстонского профессорства было знаменательным событием, гарантировавшим преемственность преподавания риторики из поколения в поколение.
Адамса нельзя назвать очевидным кандидатом на эту должность. Помимо того что он был политиком, а не ученым, его вечно терзали сомнения по поводу собственных ораторских навыков. В дневниках он часто распекал себя за манеру речи, которую считал слишком «медленной, нерешительной и часто чрезвычайно запутанной», и за склонность заканчивать предложение неправильным словом[33].
Адамс действительно привнес в эту роль смысл и чувство политической цели. Его отец однажды выразил надежду, что красноречие когда-нибудь станет характерной особенностью американской политической жизни – идеалом, через Дэвида Юма уходящим корнями к Древней Греции[34]. А Джон Куинси Адамс непосредственно взял на себя эту задачу, вознамерившись обучить риторическому мастерству следующее поколение американских лидеров, в том числе политических.
Именно тут, по словам Адамса, тлела искра надежды для музы по имени Красноречие. Она к тому времени томилась в парламентах Европы, угнетаемая ее деспотами. Но, возможно, она могла обрести более подходящий новый дом в США. «При чисто республиканском правительстве, в стране, где каждый гражданин проявляет искренний интерес к делам нации… глас красноречия никогда не будет тщетным», – провозгласил Адамс[35].
