Как убедить тех, кого хочется прибить. Правила продуктивного спора без агрессии и перехода на личности - Бо Со
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одна из отличительных особенностей чемпионата мира по дебатам для школьников – так называемая точка информации (POI – point of information). Кроме «защищенных» первой и последней минут восьмиминутного выступления, оппоненты могут встать и предложить свою POI; спикер вправе принять либо отклонить ее. Если он ее принимает, – а он обязан сделать это во время речи хотя бы раз, – оппонент высказывает POI; по обоюдному соглашению это опровержение, замаскированное под вопрос (например: «Если альтруизм – продукт эволюции, почему люди просто не подавляют этот инстинкт, как многие другие врожденные импульсы?»). Практика эта выросла на почве традиции устных вопросов в процедуре английского парламента. Некоторые участники дебатов, получив приглашение высказать POI, и сегодня используют жест: поднимают правую руку, а левую кладут на голову. Это отсылка к далекому прошлому, когда английским парламентариям приходилось, вставая с места, придерживать парик.
В пользу POI приводились разные доводы, начиная с того, что это повышает ответственность спикера за приучение соперников думать на ходу. Но я всегда считал, что основная функция этих санкционированных перебиваний выступающего состоит в том, чтобы добавить дебатам зрелищности. Сильная POI может сбить спикера с мысли, а тот, кто ее предложил, начинает выглядеть доминирующим и грозным. С другой стороны, умная мгновенная реакция на хорошую POI делает спикера непобедимым в глазах аудитории и обычно вызывает одобрительные вопли в его честь.
В обществах, где говорение кодируется как сила, а слушание как слабость, перебивание несет в себе огромную мощь. Право перебивать – в семье, социальных группах, на работе – всегда позволяло выявлять даже самые скрытые иерархии. А еще это, как зеркало, отражало самые уродливые предрассудки общества вроде сексизма; считалось, например, что женщин перебивать не грех, а вот их за это нужно наказывать. И в повседневной беседе, и в возвышенной дискуссии, своевременно перебив говорящего, можно в корне переломить ход разговора.
Во время вторых президентских дебатов в США, состоявшихся 16 октября 2012 года, Барак Обама и Митт Ромни, два самых вежливых кандидата на нашей памяти, перебивали друг друга в среднем 1,4 раза в минуту (126 раз за девяносто минут)[23]. Обама в какой-то момент даже невозмутимо сказал: «Я привык, что меня прерывают». Обоим мужчинам и правда было что доказывать. Ромни как кандидату надо было показать, что он способен составить конкуренцию действующему президенту США. Обама же находился не в лучшей позиции после провального выступления в первом раунде дебатов, которое широко раскритиковали как вялое и тусклое. Теперь создавалось впечатление, будто оба кандидата нашли одно и то же решение своих проблем – как можно чаще перебивать оппонента.
Любопытно, что, судя по заголовкам в прессе, это решение было принято на ура[24]: «Обама наносит ответный удар в горячих вторых дебатах с Ромни» и «Соперники пришли на матч-реванш во всеоружии»[25]. Но один политолог, команда которого подсчитала, сколько раз участники дебатов перебили друг друга, увидел в этом признаки серьезной угрозы: «Президент Обама, перейдя на более агрессивный стиль, возможно, выиграл в краткосрочной перспективе. Однако такое количество перебиваний раздвигает границы пристойности в политических дебатах»[26].
Итак, сидя за столом в буфете гостиницы и набрасывая в голове ответ поязвительнее на аргумент Габриэля, я с огромным трудом сдерживался, чтобы не перебить его. Наш разговор, за которым следил в лучшем случае один человек, скучающий перуанский парень, сидевший за тем же столом, не был публичным зрелищем. Так почему же я сдерживал себя? Да потому, что считал последствия перебивания явно нежелательными и в личной, повседневной беседе.
Во-первых, такая реакция может оказаться необоснованной. Начало спора очень часто ничего не говорит о том, чем он может закончиться. Некоторые люди уходят от сути; другие используют отвлекающие маневры, чтобы отвлечь внимание от главного в своей точке зрения.
Во-вторых, перебивание скорее направлено на заключение, а не на аргумент. Большинство заключений по большинству вопросов содержат минимум один правдоподобный пункт в свою пользу, но никто не может гарантировать, что другая сторона идеально поняла один из этих аргументов.
В-третьих, перебивание соперника дает ему шанс изменить направление дебатов. Он, например, может переключиться на новый аргумент в поддержку своего заключения («Ладно, забудем об эволюции. Мы помогаем другим людям, потому что рассчитываем на их помощь в будущем») или «передвинуть ворота» исходной дискуссии («В любом случае никогда нельзя точно сказать, был поступок мотивирован альтруизмом или нет»).
И наконец, перебивая, всегда рискуешь, что оппонент сделает вывод, будто его не выслушали, как он того заслуживает. А это позволит ему либо вовсе проигнорировать оставшуюся часть разговора, либо использовать ее для протеста («Я и слова не могу вставить. Чего это ты так отбиваешься?»). Словом, слишком часто перебивая собеседника, ты, по сути, сам отказываешься от возможности переубедить его.
Зачем же тогда вообще перебивать? Один из ответов на этот вопрос таков: чтобы проявить некоторую меру власти над другим человеком. Но меня мучил еще один вопрос: достаточно ли я для этого силен? Ведь где-то далеко, под природным инстинктом доминирования, во мне явно скрывалась определенная хрупкость. Я боялся эффекта речи Габриэля, в том числе возможности того, что она убедит слушателя или представит меня косноязычным. Заняв такую оборонительную позицию, я окончательно понял сделку, которую заключает перебивающий: он отказывается от своего шанса на победу, чтобы хотя бы не проиграть.
Когда я десятью годами ранее, в далеком 2003 году, впервые увлекся дебатами, больше всего мне понравилось обещание того, что меня не будут перебивать, и, как следствие, обещание пространства, в котором я смогу находить нужные слова. Однако, как оказалось, у запрета на прерывание говорящего есть и другая сторона, и очень важная: тебе приходится компенсировать этот запрет слушанием. Не имея возможности немедленно озвучить возражения, мы вынуждены делать следующее по эффективности – внимательно слушать, подготавливая тем временем лучшее опровержение из возможных. Так мы учились кратко, в виде резюме, записывать все, что говорит оппонент.
А потом, когда я уже учился в седьмом классе, наш тренер Саймон научил нас и записывать аргументы другой стороны, и усиливать их, а только потом на них реагировать. Если соперник упускал какой-то яркий пример или важную линию рассуждений, мы должны были указать на это: «Тут оппонент мог бы сказать…» С нашей точки зрения, это было похоже на гол в свои ворота. Но Саймон настаивал, что умение отбить самые веские возражения, пусть и собственные, максимизируют наши шансы убедить аудиторию, а может, и переубедить оппонента. Это заставляет нас поднять планку и воспринимать другую сторону максимально серьезно. Если хороший спикер злорадствует по поводу ошибок соперника, то великий старается как можно быстрее их исправить.
Точки информации, ответвившиеся от самого духа дебатов, коренились в слушании. Они превращали «называние фигней», поначалу заключительный этап долгого процесса обдумывания, в рефлекторную реакцию. И за преимущества этого превращения – за вовлеченность и ответственность – приходилось платить высокую цену в форме самого убеждения.
* * *Тем временем Габриэль приближался к концу своей лекции об эволюционной основе альтруизма. Последний кусок его опуса, в котором речь шла о муравьиных колониях, был особенно мучительным. Некоторые другие сидевшие с нами ребята поначалу еще пытались показать, будто им интересно, но теперь поблекли от скуки. «И это еще раз подтверждает мою точку зрения. В итоге альтруизм сводится к эгоизму. Что и требовалось доказать».
Мне ужасно хотелось просто сказать ему, что ничего подобного, что его аргументация полна дыр и псевдонаучных размахиваний руками. Но вместо этого я предложил: «Забудем на секунду об эволюции. А что ты скажешь об огромных благотворительных организациях, которые проделывают невероятную работу и спасают миллиарды жизней?»
Габриэль поправил галстук и сделал большой глоток сока. Я буквально видел, как его мысли спешно перебегают из муравейников в человеческую реальность. «Ну… –
