Как убедить тех, кого хочется прибить. Правила продуктивного спора без агрессии и перехода на личности - Бо Со
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ни в состязательных дебатах, ни в повседневных спорах слушание противной стороны конкурентного успеха не гарантирует. Напротив, поступая так, мы подвергаемся риску, что нам подкинут аргумент получше или мы сами себя переубедим. Но мы сознательно идем на эту сделку, ведь это дает нам шанс переубедить другую сторону и вынести из обмена мнениями новые знания, нечто безмерно больше и полезнее, чем простая победа в споре.
Эта мысль напомнила мне об одном давно похороненном воспоминании из времен, когда я был пятиклассником. Зимой 2005 года наш класс повезли на экскурсию в Канберру, столицу нашей страны. Там мы в числе прочего общались с одной пожилой дамой в аккуратном шерстяном пиджаке; ее работа заключалась в расшифровке и редактировании «Хансарда» – стенограммы-отчета заседания парламента Австралии.
Хоть мы и были тогда детьми, нам всем доводилось видеть в новостях, как спорят друг с другом политики. Наша реакция на эти двадцатисекундные ролики обычно делила их по принципу «черное или белое». Лучшие ораторы казались непогрешимыми, будто они обладали некой мудростью, недостижимой для нас. Остальные же представлялись скучными и банальными.
Но тут перед нами стоял человек, посвятивший всю свою жизнь расшифровке этих дебатов во всей их красе и полноте, – госслужащая, которая имела все основания назвать себя самым внимательным слушателем страны. Кто-то из одноклассников спросил ее, чему она научилась за свою долгую карьеру. Женщина подняла один за другим два пальца и сказала:
Большинство аргументов лучше, чем вы думаете.
Ни один аргумент не безупречен.
* * *После завтрака мы с товарищами по команде погрузились в автобус без опознавательных знаков и поехали в живописную школу, расположенную на вершине крутого холма. От красот побережья Средиземного моря с этого возвышения захватывало дух. Впрочем, ко времени, когда я ступил на территорию школы, от нервного ожидания у меня и так голова шла кругом.
В первом туре дебатов, продолжавшемся с десяти утра до полудня, мы одержали легкую победу над командой из Германии. Немцы неплохо подготовились, но сборная их была совсем неопытной. Мы, поняв это, расслабились, подняли забрала и произнесли довольно сносные речи, наполненные ленивыми, даже снисходительными опровержениями. Впоследствии Брюс здорово нас за это отчитал: «Вы были с ними слишком мягкими, – сказал он. – Это не практика. Вы не можете позволить себе оставить без внимания ни один аргумент противника. В следующем раунде такое не пройдет, так что соберитесь».
Я знал, что имеет в виду тренер: наш следующий соперник, сборная Мексики, имела репутацию одной из самых агрессивных и грозных команд в лиге. «Дайте им хоть один шанс, и ой-ой-ой», – делился шепотом своим впечатлением о мексиканцах датчанин в очереди к стойке на обеде. Услышав это, я потом изо всех сил старался сосредоточиться на толстом куске мясного пирога, но никак не мог оторвать взгляда от задней части столовой, где стояла мексиканская сборная, наряженная в темные костюмы с кроваво-красными галстуками; они пили только воду, видимо решив, что чуть позже отлично полакомятся нами.
Перед началом второго раунда я прохаживался взад-вперед по коридорам, слушая песню Эминема Lose Yourself. Вообще-то, раньше у меня никогда не возникало желания слушать Эминема – да и, если уж на то пошло, шататься вот так по людным местам. Обычно перед раундом я забивался в какой-нибудь укромный уголок и размеренно и глубоко дышал, чтобы успокоить нервы. Но в этот раз мне было необходимо открыть себе доступ к тому, что я считал врожденной человеческой способностью к агрессии. То есть в моем случае нужно было, как поет Эминем, потерять себя.
Второй раунд начался в три часа в обшитом деревянными панелями и похожем на пещеру зале на двести человек. Войдя туда, я первым делом отметил наглухо закрытые окна. Теплый воздух пах переработанным дыханием. Когда обе команды вошли, толпа школьников-зрителей, почувствовав возможность немножечко пошуметь, взорвалась оглушительными аплодисментами.
Председатель состоявшей из трех людей судебной коллегии, стильная голландка лет двадцати, призвала аудиторию к порядку. Она зачитала тему – «Недопустимо позволять СМИ вторгаться в жизнь публичных людей» – и пригласила нашего первого спикера, Ника, открыть дебаты с утверждающей позиции. Зрители, еще распаленные недавними воплями, расстегнули верхние пуговки на форме и приготовились к драке.
Ник своим звонким мальчишеским голосом начал речь. «Право на неприкосновенность частной жизни помогает людям вести более наполненную жизнь. Мы должны признать это право на законодательном уровне, потому что политики и их семьи заслуживают защиты от безжалостных тактик недобросовестных медиакомпаний». Где-то на половине выступления Ника наши оппоненты принялись довольно громко выражать свои чувства. Они фыркали и делали раздражительные жесты. Во время «окна» для точек информации аж трое из них вскочили с мест и каждые десять секунд предлагали свои идеи. Я видел, что Ник из последних сил пытается унять дрожь в голосе. Что касается меня, то агрессия, которую я старался вызвать в себе нарочно перед раундом, не шла ни в какое сравнение с реальностью.
Первый спикер с отрицающей стороны, невысокая девушка с дикой харизмой по имени Паула, поднялась на трибуну еще до того, как ее назвали. Какое-то время она стояла молча, с напускным спокойствием раскладывая бумаги на трибуне. Прошло двадцать секунд, потом тридцать. Только когда публика начала нетерпеливо ерзать и двигать стульями, Паула подняла взгляд и заговорила.
«Демократия живет и умирает благодаря способности граждан выбирать хороших представителей. Политики принимают решения, основываясь на личных убеждениях, опыте и взаимоотношениях с окружающими». Голос Паулы, вначале звучный и серьезный, постепенно повысился чуть не до визга. «Доступ к информации о политиках – это не роскошь. Это наше право. Личное становится политикой, а информация – это власть». Мне показалось, что ее голос, как открытое пламя, раздувался над гласными и спадал на согласных.
Я схватил фломастер и зафиксировал аргумент Паулы: «СМИ должны вторгаться в личную жизнь публичных людей, потому что информация персонального характера о них помогает гражданам выбирать хороших представителей». Этот аргумент, безусловно, отвечал требованию двух видов бремени доказывания.
Истинность: личная информация действительно помогает гражданам выбирать хороших представителей.
Важность: если личная информация помогает гражданам выбирать хороших представителей, то СМИ должны вторгаться в личную жизнь публичных фигур.
Это давало мне три возможности для атаки. Я мог сказать, что данный аргумент не правдив, не важен или перевешивается другими соображениями.
Неистинность: нет, личная информация не помогает гражданам выбирать хороших представителей. Большая часть информации такого рода всего лишь сплетни и слухи.
Неважность: тот факт, что личная информация может помочь гражданам выбрать хороших представителей, не означает, что СМИ должны вторгаться в личную жизнь публичных фигур. Установка видеонаблюдения в домах кандидатов тоже даст нам возможность много о них узнать, но мы же никогда себе такого не позволим.
Перевешивание: даже если у СМИ есть веские причины вторгаться в жизнь политиков, это попутно нанесет огромный и неоправданный ущерб их семьям и близким.
Пока Паула говорила, ее волосы, заплетенные в толстые косы, стукались о ее шею. Уносимая этим ритмом выше и выше, она в конце концов достигла крещендо, сформулировав заключение: «Демократии не выжить без свободной и напористой прессы. Призываю вас поддержать этот тезис». Аудитория взревела в знак согласия.
Выйдя на сцену и встав перед шумной возбужденной толпой, я сам удивился стальному, властному звучанию собственного голоса: «Все только
